Метод Лиепа: философия тела

Не могу оторвать глаз от Катиных стоп — невиданной красоты. Прихожу в номер и засовываю ступни в щель диванчика. Может, у меня когда-нибудь получится так же красиво тянуть пальцы?

Сколько бы ни было потом в жизни пересечений с Катей или Володей — они все помнятся и все тепло!

Будь это потрясение после «Ромео и Юлии». Мы с Андрисом вышли из театра и добрели до дома, не произнеся ни слова. Боясь разрушить волшебство. Или чудесные возможности потоптаться рядом с Володей, когда мы фантазируем что-то для вечера Марии Калласс или мистерии в Белом зале Пушкинского музея. Просто подышать его воздухом, умилиться маленькой дырочке на манжете дорогого свитера, захватить забытое им на рояле чеховское пенсне.

Все родное, все близкое.

У Андриса — своя история. Там и чудесный «Макбет», и гастроли с «Осколками», и незабываемая «Золушка» с Катей. Целая жизнь. А в моей балетной школе теперь есть зал «Катя и Володя». Утром захожу в подъезд. Девушка на ресепшен протягивает мне ключ: «Мы оставили вам для занятий зал “Катя и Володя”».

Память

Зоя, я умер! Ты приедешь меня хоронить?

Сон

Зоя, Света, Лина, Муханова, Большая Лиля по прозвищу Дон Базилио. Этот список можно было бы долго продолжать. Все это — поклонницы. Но все они очень разные, у всех разные отношения с Кумиром и с нашей семьей.

Все они были частью жизни отца, а значит, и нашей. Отец ценил своих поклонников, но к тем, кто составлял «стайку», облеплявшую его машину и у нашего, и у театрального подъезда, относился иногда с легкой иронией.

Поразительно, что некоторые из поклонников становились друзьями, а иные оставались рядом с отцом до его последних дней, а затем перешли «по наследству» к нам.

Муханова (кстати, потомок декабриста Муханова) была дама очень пожилая, но пылкая, как восемнадцатилетняя девушка. Сколько раз приходилось подбегать к телефону, чтобы услышать на другом конце прерывистые гудки, а потом в отчаянии сказать: «Па! Ну подойди же сам — это, наверное, Муханова». Наша мама ее не выносила, Муханова платила ей тем же.

Если в окне мы не видели около отцовской машины «пестрой стайки», мы знали, что Муханова точно притаилась где-то в кустах или за овощной палаткой. Мы с Андрисом над ней ужасно подтрунивали, а отец держал на расстоянии, раздражался ее докучливостью, но пропуск на спектакли все же оставлял.

По телевидению показывали премьеру телевизионного балета «Галатея» с отцом и изумительной Екатериной Максимовой. Мамы не было дома. А мы с Андрисом и отцом готовились смотреть балет. Стоял теплый апрельский день, и, открыв дверь на балкон, Андрис отметил: «Муханова на посту».

И вдруг отцу приходит мысль: «Ребята, давайте позовем Муханову посмотреть “Галатею”». Эта идея вызвала у нас бурю восторга — мы уже предвкушали, как за ее спиной вволю будем потешаться над пожилой «влюбленной барышней». А раз мамы не было дома, мы тут же привели наш план в исполнение.

Когда отец знаками подозвал Муханову к подъезду, а потом ввел в квартиру, она напоминала собачонку, которую приманили лакомством. Муханова была такая растерянная, такая жалкая — она не понимала, что происходит, — и наши с Андрисом хулиганские намерения моментально испарились.

И мы втроем, не сговариваясь, окружили ее вниманием, как самого дорогого гостя. Отец провел Муханову в комнату, усадил в самое удобное кресло. Кажется, кто-то из нас приготовил ей чай. Мы втроем расположились перед телевизором на полу, а она восседала, возвышаясь над нами: постепенно приходила в себя, осваивалась.

Такое замечательное качество было у отца — желание доставить удовольствие, просто так сделать что-то такое, чтобы у человека на душе стало тепло.

«Галатея» закончилась. Муханова ушла. И как-то всем нам было хорошо. Мы с Андрисом почему-то ужасно радовались, что вот эта смешная молодящаяся старушка с запахом лекарств сидела вместе с нами и оказалась совсем не смешной, а очень трогательной.

Когда Муханова умерла, отцу передали большую стопку одинаковых тетрадей, перевязанных грубой веревкой, — эти тетради назывались тогда «общими» и были ее дневниками. Она описывала каждую встречу, каждый спектакль, каждый разговор с отцом. И если бы не знать, кто автор, никаких сомнений не возникло бы — это писала юная, влюбленная девушка.

Лина Рабинович сейчас живет в Израиле. У нее две взрослые дочери и чудесный муж Давид. Когда я приезжаю в Израиль на гастроли, мы встречаемся на моих спектаклях, а потом всегда — в доме у Миши и Славы (Миша — последний массажист отца и его друг, а Слава — его жена). Мы сидим за столом. Слава — замечательная хозяйка, у нее все очень вкусно. На стене — фотография отца, и мы говорим, говорим. (В такие моменты я ловлю себя на мысли, что память этих людей о моем отце мне дороже, чем его известность артиста.)