Метод Пигмалиона

Я пришел в себя от холода. Все тело болело, а в ушах стоял звон, словно в моей голове был храм, в котором завершилась служба. Один глаз заплыл, я это чувствовал. Вторым разглядывал вылезшие на небосвод звезды, дожидаясь, когда в тело вновь вернутся силы. Ветер легко обдувал. Зимний холод уже отступил с улиц, и, казалось, даже пахло весной. Но то была не весна, а просто ушедший мороз, который раньше не давал окружающему миру источать различные запахи. Город понемногу оттаивал, а в моей жизни только наступили злые морозы, о которых я даже не подозревал. В голове прокручивались застывшие сцены моего позора, словно фотоснимки, а не реальность или даже видеоряд, в котором меня предали, унизили и растоптали. «Почему люди такие сволочи?! Я разве что-то им сделал? Я уже даже не говорю про Серегу. Удар в спину... Так и хочется сказать: «И ты, Брут?». Неужели такое может со мной случиться? Нет: неужели такое со мной случилось?! Наверное, бог наказал меня и заставил страдать в теле, которым я не могу полноценно управлять. Но если так, тогда я в него не верю! Будь он проклят! Это не бог – это сатана, жаждущий поклонения ему, как величайшему существу, чьи пути неисповедимы».

Перекатившись, я голыми руками уперся в грязный снег, чтобы приподняться, но не смог оторвать от земли собственное тело. В очередной раз оно меня предало. Организм не хотел меня спасать, лишь шептал по венам: «Умри здесь, останься, тебе нет места среди людей, и ты его для себя никогда не найдешь. Тебя все презирают. Ты в этом мире никому не нужен. Тебе здесь не рады. Решил изменить свою жизнь, да? Как тебе? Все еще хочешь изменить?! Ты один! Навсегда один! И ты никто! Навсегда никто!»

Вопреки внутренней агрессии, я закинул ногу под себя и, отталкиваясь руками, начал подниматься. Хоть и потихоньку, но у меня все-таки получилось. От компании не осталось и следа. Осмотревшись в поисках телефона и наушников, я увидел порванный черный проводок и втоптанный в лед маленький динамик. Телефона нигде не было. Домой не хотелось возвращаться. Мне и без того было плохо, а тут еще придется мамины крики выслушивать до поздней ночи. Потом – нотации, уговоры написать заявление, слезы и ни к чему не ведущие разговоры. Будто от них что-то изменится. Или, быть может, она говорит не для меня, а для себя, чтобы это все пережить? Неизвестно. Как бы все-таки хотелось наконец-то взять бразды управления собственным телом и больше не терпеть удары, оплеухи, тычки, а, собрав всю волю в кулак, избить своих врагов. Твою же мать! Как же все-таки здорово бить людей, которые тебя обидели! Что может быть лучше здоровой справедливости, которой отчего-то так мало?! Или, быть может, логика справедливости другая, а мы о ней ничего не знаем?

На улице людей почти не было. Единичные встречные на меня особо не обращали внимания. Да и кто я с виду? Просто толстый избитый мальчик в синей куртке с полуоторванным капюшоном. Кому я здесь нужен? Никому! Даже ППС проехали мимо, не обратив на меня никакого внимания. Люди вокруг даже не подозревали, с кем так небрежно обращались. Слепые! Они не видят истинных вещей.

Зайдя в подъезд, я побрезговал лифтом, стараясь оттянуть момент звонка в дверь. Мне было нечего сказать матери. Да, я взрослый парень, но за себя постоять не смог. Снова. Зачем кричать и пытаться мне что-то криками доказать? Я сам все понимаю. И я справлюсь! Сам справлюсь! Сам!

– Ты какого черта так дол… – Мама опешила, увидев мое лицо. В ее глазах я увидел секундную растерянность, а потом она собралась с мыслями: – Кто это был?! За что? Завтра в полицию пойдем! Боже мой, живого места нет! Кто это был? Скажи, кто!

Мать суетилась, а я молча разулся, снял куртку и заперся в ванной. Набрал в пухлые руки воду и потихоньку ими поводил по лицу, смывая кровь, грязь и, судя по запаху, собачье дерьмо. Затем посмотрел в зеркало. По толстой щеке текли капли воды, скатываясь к подбородку. Меня одолевало отвращение к себе и непобедимая злость. Но затем на смену пришла безысходность. Под шум маминых переживаний за дверью, я стоял и в молчании лил слезы из глаз, смешивая пресную воду с соленой. Я буквально страдал от неспособности контролировать свое тело, чувствовал стыд перед матерью из-за вечных синяков, ощущал несправедливость из-за толстого тела и плохого отношения окружающих. Но я же так мало просил от жизни, лишь полный контроль над своим телом и мыслями! Получив это, я бы изменил свою жизнь до неузнаваемости. Я бы мог многое сделать. Точно бы смог!

На следующий день в школу я не пошел. Сотрясение, гематомы, тошнота, головная боль от яркого света и громких звуков – с таким не учатся. На требование матери рассказать, что случилось и кто это сделал, я ничего не ответил и даже не собирался. Прекрасно понимал, что станет только хуже, если расскажу. Но доводы матери были, в некотором роде, убедительными и, в определенной степени, верными.