Метод Пигмалиона

Поскольку я был еще подростком, мое сознание оставалось детским в меру ограниченности пережитых событий и эмоций. Мне нужен был стимул для роста и больших стремлений. И я его получил. Это случилось. Девушки и отношения, как стимул, были закрытой темой, которую я даже не рассматривал, поскольку в мире тощих манекенов никому не был нужен пухлый мальчик, которого постоянно норовили избить за то, что он просто был пухлым. К сожалению, дети жестоки в меру психологической недоразвитости и потому даже не понимают своей жестокости. Я это хорошо знал и весьма наглядно прочувствовал. Такие, как я, знали детскую жестокость изнутри. У таких, как я, как правило, не было друзей, шумных вечеринок и различного рода гуляний. Все, чем я мог похвастаться, это старенький компьютер с медленным интернетом. Остальное в жизни – это унижения из-за избыточного веса и неспособности дать достойный отпор. Пока другие жили полноценной жизнью, я тихонько существовал где-то с краю, в мире собственных переживаний и несбыточных надежд, которых за прожитые годы успело накопиться на тонну листов, если бы их кто-то за мною записывал. Школьный мир был довольно жесток ко мне, поскольку я не всегда мог дать сдачи. Будь я таким же толстым, но способным полноценно управлять телом, никто бы не осмелился меня упрекнуть или посмеяться надо мной. Просто что-то мне всегда мешало. Не было возможности сделать все, как я хочу. Я не знал, была ли в том моя вина или чья-то еще, но это мне сильно мешало, буквально портило жизнь. Может, такое случается со всеми и они борются с собой, просто другие научились справляться, а я нет? Как бы там ни было, я надеюсь, что буду достоин большего уважения, если смогу себя перебороть. Я надеюсь…

От моей разгоряченной восторженности дорога подо мной таяла. Я буквально полыхал воодушевленностью, проносясь над землей. Только вот у жизни на мою долю были свои испытания.

– Эй, сиськастый! – послышалось позади.

Повернувшись, я увидел тройку знакомых лиц. Они быстро шли в мою сторону, перекидываясь короткими фразами. Даже законченному дураку было бы понятно, что они идут отнюдь не поздороваться. Стать жертвой очередных истязаний я не хотел: развернулся и побежал от них прочь. Позади слышался смех. Им было весело гнаться за толстым мальчиком, а толстому мальчику было не смешно убегать от очередных насмешек, синяков и ссадин. Бежать после тренировки было трудно. Да и вес действительно мешал бежать быстро. Я от этого устал и хотел уже остановиться, развернуться к ним, потому что уже понимал, что не смогу убежать, но не успел. Меня ударили по ногам, и я с размаху свалился грудью на лед и вдобавок ударился подбородком. Перекатившись на спину, я схватился за челюсть и вскрикнул от боли.

– Думал, сможешь убежать, да? – произнес задира, ударяя ногой по моему лицу, словно по футбольному мячику. Я закрылся от ударов, которые градом проносились по телу, искренне не понимая, что им надо.

– Что вам надо? Что вам надо?! Что надо?! – закричал я грубо, все еще закрываясь.

Удары поредели. А через пару секунд и вовсе прекратились. Они ушли.

Я кричал, чтобы понять, за что, а они били, даже не понимая, зачем. Вопрос выбил их из колеи. Тогда я впервые понял, что мы живем в мире смыслов. И, если смысла нет, то и что-либо делать не будет никакого интереса. Люди так воспитаны обществом. Сказать напрямую, что человеку просто нравится что-то делать, у большинства не хватит смелости, особенно если действие достойно порицания и не может нравиться. Более того: садизм прекращается тогда, когда прекращается виктимное поведение – поведение жертвы. Это стало моим открытием! Я лежал избитый на холодном льду, на который люди порой то плюют, то сморкаются, и улыбался, словно смог их победить в этот вечер. Словно больше не было толстого мальчика, который всегда убегал, а был крупный мужчина, у которого появилась сила, смелость и огромные яйца.

ГЛАВА III

В школе шептались про мои синяки. Кто-то говорил, что я визжал, как поросенок, а кто-то – что даже навалил в штаны. Я молчал. Не реагировал. Собаки лают – ветер дует. Я прекрасно понимал, что сегодня они смеются надо мной, а завтра будут гордиться тем, что меня знали. Я начал понимать, что жизнь не ограничивается школой и кучкой шакалов, которые будут сбиваться в стаи на работах или во дворах после того, как окончится школьное время. Пусть они там лаются, как уличные псы, и скулят о своем, а я лучше стану им начальником на работе и буду их дрессировать, заставляя ходить на задних лапах по команде. Стану жить ярко и долго, а они пусть существуют, ностальгически вспоминая тот короткий промежуток своего расцвета, когда могли выделиться грубой и совершенно тупой силой, от которой останется только пыль на дороге. В отличие от них, я никогда не ждал от этого мира жалости или подачек, жил в другом времени и системе измерений. И теперь там, где раньше томилась надежда, зацвели густые луга. Я начал верить в свои силы.