От третьего голова звенит, как колокол и невыносимо жжет легкие.
Потом уже не считаю.
Думаю, вряд ли смогу вспомнить, сколько ударов он мне наносит по лицу спине, голове и ногам, прежде чем я, свернувшись в клубок на полу нашей кухни, уже не пытаюсь увернуться от свинцовых кулаков и ног.
В какой-то момент боль смешивается с темнотой, и мне все же удается отключиться.
Глава 6
Окрашенная в бледно-розовый цвет стена – первое, что я вижу, придя в себя от сумбурного сна.
Мне снилось, что я переставляю коробки. Много, очень много коробок. Запечатанных, без каких-либо опознавательных знаков. Это длится бесконечно долго, и я просто повинуюсь какой-то отлаженной системе, которая не позволяет делать передышки. Просто ставлю коробки. Одну на другу. В длинные вереницы из высоких башен одинаковых обезличенных картонных ящиков. Очень продуктивное занятие. Всем рекомендую.
Первое, что пытаюсь сделать, придя в себя, – поднять руку и потрогать стену в тридцати сантиметрах от моего лица.
Это причиняет мне адскую боль. Но я все равно дотрагиваюсь. Провожу онемевшими пальцами по шершавой поверхности, словно в доказательство, что это наяву.
– Милая?
Я слышу этот голос и не понимаю, почему его звучание отдается глухой болью в области сердца. Казалось, мое тело не способно вместить больше боли. Но так там же еще душа… Черт бы её побрал…
– Лёлик, котёнок мой, я рядом. Ты слышишь?
Не поворачиваю головы. Не потому, что не могу шевелиться. А потому, что абсурдность слов вводит меня в ступор.
Он нарочно называет меня «Лёлик». Это запрещённый прием.
Только мама и брат зовут меня так. И я прекрасно знаю, как бесит мужа такое производное моего имени.
Чувствую, как теплая ладонь накрывает мою руку.
– Прости, Оль… – В его голосе новые незнакомые мне нотки. – Я – дурак. Конченый. Прости…
Он сожалеет. Да. Точно.
Чувствует свою вину.
А я не чувствую.
Ничего.
Кроме боли.
– Уйди. – Слова даются мне с трудом.
– Оля, я…
– Пожалуйста… Уйди.
Его рука легонько сжимает мою.
– Я понимаю, тебе сейчас тяжело… – Тихий вздох. – Отдыхай, я приду вечером. Каждый день буду приходить. – Слышу шорох. Он поднимается, освобождая мою ладонь.
Скрип двери.
Эхо больничного коридора.
Голос, забивающий гвоздь мне в сердце:
– Я люблю тебя, Оля.
Он любит меня.
Мне не хочется ни плакать. Ни смеяться. Ни дышать. Ни жить.
Как такое могло произойти?
Раньше он держал себя в руках.
Насколько это возможно.
Мог швырнуть меня. Толкнуть, так, чтобы упала или больно ударилась.
Мог ударить по лицу.
Даже изнасиловать. Как бы нелепо это не звучало.
Как такое могло произойти?
Почему именно в этот раз?
Почему сегодня?
Кстати…
Какой сейчас день?
Сколько времени я тут нахожусь?
Память вдруг возвращает мои мысли к Сашке и причине моего здесь пребывания.
Только решаю, во что б это ни стало, подняться и узнать ответы на элементарные вопросы, как в палату заходит врач в сопровождении молоденькой медсестры.
– Доброе утро, милочка! – Его насыщенный баритон заполняет всю палату, которую я даже не успела рассмотреть. – Давайте посмотрим, что у нас тут имеется.
Он открывает папку, видимо с моей историей болезни, и внимательно вчитывается в записи, сдвинув брови.
На вид мужчине лет шестьдесят, но в целом он очень даже симпатичен. Темные волосы, тронутые сединой, густые брови, крупный нос. Солидности добавляют внушительный рост и сидящие на переносице очки.
Покончив с чтением, мужчина переводит взгляд на меня.
– И что скажете, милая гражданочка? Каковы причины этих травм? – он слегка обводит крупной ладонью в воздухе.
– Упала. – Твердо отвечаю я.
– Вот как. – Брови сдвигаются еще сильнее, рискуя слиться воедино. – Ты знаешь, почему-то так и думал.
Он на секунду поворачивается к медсестре, которая молча стоит в сторонке, делая вид, что мое состояние никак её не тревожит.
– Вот ведь осень выдалась! – Не унимается врач. – Сплошной гололёд! Все так и падают. И разбиваются!
Его сарказм меня не задевает. Все равно. Мне уже все равно.
– Ты себя-то видела? – Произносит он строго, но спокойно. – Упала она.
Я чувствую, как комок подкатывает к горлу, и глаза застилают слёзы.
Вот только не сейчас…
– Девочка моя, что ты пытаешься доказать своим упрямством? За такие действия нужно наказывать. А ты тут героиню строишь.
Я по-прежнему молчу, глотая непрошенные слезы.
– Ладно, дорогуша. Отдыхай пока. В обед и вечером температуру смерить. Назначения напишу. Капельницу сегодня поставим, посмотрим, как будешь реагировать. Переломов, слава богу, нет. На ушибленные места – холод, мазь три раза в день. Маруся, проследи.
Медсестричка кивает и двигается к выходу. Доктор тоже поднимается и собирается уходить, как я вдруг отмираю и подаю голос:
– А какой сегодня день?
– С утра была пятница.
Холод пробирает меня до позвоночника. Я что, сутки была в отключке?
– А мои вещи?
– В тумбочке и шкафу все необходимое. – Отчеканивает медсестра. – Супруг ваш принес.
– И телефон?
– Да, конечно. – Она кивает головой на тумбу справа от меня, где лежит мой старенький смартфон.
– Спасибо.
Они выходят за дверь, а я оглядываюсь вокруг.