Читаем Метод Сократа: Искусство задавать вопросы о мире и о себе полностью

Эти соображения можно преподнести более формализовано. В классическом дедуктивном умозаключении есть две посылки – большая и меньшая. Типичным примером большей посылки, впервые сформулированной Миллем, будет суждение всякий человек смертен. Соответственно, примером меньшей посылки выступит суждение Сократ – человек. Соединив их вместе, мы придем к заключению, что Сократ смертен. Бóльшая посылка – это общий принцип. Меньшая посылка – это утверждение, касающееся конкретного случая. Почему полезно отдавать себе отчет в этом? Потому, что в наших спорах базовый принцип, о котором должна идти речь, нередко остается несформулированным и неизученным – это, как иногда выражаются, «неартикулированная большая посылка». Именно ее Сократ первым делом вытаскивает на поверхность.

Причем, как правило, за тем или иным утверждением скрывается не одна большая посылка – они сгруппированы в несколько слоев. Первый слой может быть причиной того, что было сказано на переднем плане. Причина, стоящая за этой причиной, – более общий принцип. Занимаясь сократическим вопрошанием, вы должны решать, продолжать ли выуживать все более общие принципы или в какой-то момент стоит остановиться. Предположим, диалог на правовую тему, в котором вы участвуете, начинается так: «По моему мнению, Первая поправка неприменима к порнографии». (Это утверждение будет составлять передний план.) Возникает вопрос: почему, собственно? «Потому что Первая поправка защищает только свободу политического высказывания». Прекрасно; теперь у нас на руках есть бóльшая посылка – базовый принцип, который прежде скрывался и о котором теперь можно продолжить разговор. Это подводит нас к развилке: к трем вариантам дальнейшего развития событий. Вы можете:


a) с помощью нового принципа проверить первоначальное утверждение. Свежий принцип, только что выдвинутый вами, может пригодиться для второй половины эленхоса; возможно, он окажется несовместимым с исходной посылкой. В рассматриваемой нами ситуации разговор можно было бы продолжить вопросом типа следующего: «А вы уверены, что порнография никогда не имеет политического характера?» Вам предстоит решить, послужит ли этот вопрос – или какие-то более мелкие вопросы и примеры, которые к нему подводят, – продуктивному продвижению диалога. Если нет, то вы можете обратиться к двум другим вариантам, а именно


б) протестировать новый принцип. Сам новоявленный принцип может стать первой половиной эленхоса. Другими словами, его тоже можно сделать объектом тестирования. Ваш собеседник утверждает, что Первая поправка защищает только свободу политической речи; поэтому вы придумываете примеры неполитических высказываний, которые, возможно, ваши собеседники тоже сочтут достойными защиты. Или же вы обращаетесь к возможности задать другие вопросы общего характера, которые мы рассмотрим в следующей главе. (Такой подход подразумевает, что изначальный вопрос – «Как поступать с порнографией?» – мы временно отодвинем в сторону: подобно тому, как Сократ на время отложил вопрос о том, нужно ли сражаться в доспехах, и повел разговор о мужестве вообще.);


c) добиваться другого принципа. Вопрошающий может пойти еще дальше, отыскивая за только что обнародованным принципом другой принцип, обосновывающий первый: «Вы утверждаете, что Первая поправка стоит на страже только политических высказываний, но что такое политическое высказывание?» (Дадим определение.) «Почему Первая поправка его защищает?» (Приведем обоснование.) Обсуждение любого из этих вопросов выведет нас на другие принципы, более общие, чем те, которые уже были раскрыты.


Предположим, вы продвигаетесь дальше и спрашиваете, почему следует защищать только политическую речь. Вам отвечают: «Потому что смысл свободы слова в том, чтобы обеспечить самоуправление народа». Здесь перед вами заново открывается выбор из трех вышеописанных вариантов. Вы можете использовать новый тезис для того, чтобы поставить под сомнение тезисы, выдвинутые ранее. («Убеждены ли вы в том, что для обеспечения полноценного самоуправления защищать надо только политическую речь?») Или, как вариант, можно подвергнуть тщательному изучению сам новый принцип. («Вы уверены, что единственная цель свободы слова – обеспечить самоуправление?») Или же, наконец, стоит сосредоточиться на том, чтобы побудить собеседника выдвинуть новый принцип. («А что такое самоуправление?»)

И так далее. В любой точке пути вы оказываетесь на перекрестке трех дорог: вы можете либо взять только что сформулированный принцип и использовать его для тестирования утверждения, высказанного ранее, либо подвергнуть критическому тестированию само новое утверждение, либо настаивать на извлечении еще одного принципа, вероятно более общего, чем предыдущие. Какой из этих подходов лучше? Вот три взгляда на этот вопрос.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Революция 1917-го в России — как серия заговоров
Революция 1917-го в России — как серия заговоров

1917 год стал роковым для Российской империи. Левые радикалы (большевики) на практике реализовали идеи Маркса. «Белогвардейское подполье» попыталось отобрать власть у Временного правительства. Лондон, Париж и Нью-Йорк, используя различные средства из арсенала «тайной дипломатии», смогли принудить Петроград вести войну с Тройственным союзом на выгодных для них условиях. А ведь еще были мусульманский, польский, крестьянский и другие заговоры…Обо всем этом российские власти прекрасно знали, но почему-то бездействовали. А ведь это тоже могло быть заговором…Из-за того, что все заговоры наложились друг на друга, возник синергетический эффект, и Российская империя была обречена.Авторы книги распутали клубок заговоров и рассказали о том, чего не написано в учебниках истории.

Василий Жанович Цветков , Константин Анатольевич Черемных , Лаврентий Константинович Гурджиев , Сергей Геннадьевич Коростелев , Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Публицистика / История / Образование и наука
Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика
Покер лжецов
Покер лжецов

«Покер лжецов» — документальный вариант истории об инвестиционных банках, раскрывающий подоплеку повести Тома Вулфа «Bonfire of the Vanities» («Костер тщеславия»). Льюис описывает головокружительный путь своего героя по торговым площадкам фирмы Salomon Brothers в Лондоне и Нью-Йорке в середине бурных 1980-х годов, когда фирма являлась самым мощным и прибыльным инвестиционным банком мира. История этого пути — от простого стажера к подмастерью-геку и к победному званию «большой хобот» — оказалась забавной и пугающей. Это откровенный, безжалостный и захватывающий дух рассказ об истерической алчности и честолюбии в замкнутом, маниакально одержимом мире рынка облигаций. Эксцессы Уолл-стрит, бывшие центральной темой 80-х годов XX века, нашли точное отражение в «Покере лжецов».

Майкл Льюис

Финансы / Экономика / Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / О бизнесе популярно / Финансы и бизнес / Ценные бумаги