Методы практической психологии. Раскрой себя

Третье: терапевт (тренер) и группа конечно же влияют на все происходящее, ибо любой человек говорит (действует) – даже и для себя, – учитывая, где и с кем находится.

В нашем случае это не только вполне осознается, но и используется: когда в психодраматической группе участники после чьей-то личной работы говорят о чувствах и собственном опыте, породившем именно такие чувства, это делает наше взаимное влияние до какой-то степени рабочим инструментом. То же и с социометрическим выбором протагониста: его или ее воля к личной работе соединяется с тем, что нечто важно не только для этого человека.

Таким образом, все индивидуальные работы на сугубо личные темы были выбраны теми группами, в которых делались. Протагонист, «ищущий свою правду», – одновременно и уникальный человек со своей единственной жизнью и неповторимой личностью[4], и «голос из хора». Психодраматический метод проявляет и подчеркивает это соотношение, но само оно – отнюдь не специфика метода. Возможно, метод дает этому явлению форму и название, но не более того.

В какой-то мере любая психотерапевтическая или тренинговая группа – как имеющая заранее известную тематику, так и свободная от нее, – всеми своими действиями (спонтанными и довольно непредсказуемыми в каждый данный момент) отвечает все на те же вопросы.

Где мы? Что здесь важно для нас?

Глава 1. Близкое ретро, или О чем шелестит трава забвения [5]

Когда погребают эпоху,

Надгробный псалом не звучит,
Крапиве, чертополоху
Украсить ее предстоит.
И только могильщики лихо
Работают. Дело не ждет!
И тихо, так, господи, тихо,
Что слышно, как время идет.

А. Ахматова

Офелия:

Вот розмарин – это для памятливости: возьмите, дружок, и помните. А это анютины глазки: это чтоб думать.

(Гамлет. Перевод Б. Пастернака)

Последние 15–17 лет мы жили быстро. Появилось, прошумело и как в воду кануло столько явлений, персонажей, слов… Наши надежды и опасения, иллюзии и привычки этих лет, где они теперь? Ушли, но дверь осталась приоткрытой, и из нее словно тянет сквозняком.

Из автомобильного приемника доносится: «Осень, в небе жгут корабли…» – усталый слух, разумеется, не включается: на то и шлягер, чтобы не слушать. И тут стерильные голоски «подпевалок» задушевно как мяукнут: «Ретро… Ретро… Ретро… Эф Эм». Как ретро?! Уже?! Погодите-погодите, это когда же было шлягером? Не помню, ну и ладно, но точно недавно. Совсем? Или все-таки не совсем? А что тогда было еще?

Вот так или примерно так всякий вздор напоминает о странном свойстве нашей памяти – не помнить о событиях, лицах и чувствах последних 15 лет. Оказывается, очень быстро забылось очень многое, и забылось-то как-то особенно, словно бы и неспроста.

В скудную зиму 1990–1991 года дружественный британец под Новый год пожаловал с визитом и фирменным кульком всякой съедобной всячины, которой тогда в Москве купить британцу было возможно, а нам – нет. Совместно приготовив и уполовинив дары, расслабленно болтали – разумеется, о тревожных временах. Кто-то из московских друзей сказал с такой знакомой смесью стоицизма и легкомыслия: «Подождите, вот пройдет лет 10–15, и будем занудно, часами рассказывать, как мы «переживали экономический кризис». А дети-то будут в самом противном возрасте, будут корчить морды и говорить: «Да ладно, пап, хватит, ты сто раз уже рассказывал – надоело». Что характерно – не рассказываем, и дети, достигшие положенного возраста, кривят мордочки совсем по другим поводам. А еще один коллега недавно посетовал, что уже который раз совершает «ошибочное действие по Фрейду»: там, где следует написать 1995, пишет 1985. Как если бы этих 10 лет и не было. Не так важно, что или кого забыли, как сама природа этого забвения. Зачем оно?

Что поделывают наши непрожитые чувства, недодуманные мысли «в той стороне, откуда нет возврата»? Узнать это с помощью психодрамы технически не так уж сложно, у нее не только «все живые», но и «все живое». А вот потребность оглянуться и готовность к встрече бывают разной степени зрелости, особенно если «вчера наступило внезапно».