Метро

Но в следующую секунду эйфория прошла. Этот воздух был слишком сладким. Он пах кровью.

Гарин сел. Что-то под ним опять колыхнулось, настолько вяло и безжизненно, что Гарин испугался. «Я сижу на трупе».

Он понял, что какое-то время после удара лежал без сознания. Видимо, тому, кто лежал в основании «кучи малы», этого времени хватило, чтобы задохнуться.

Гарин подумал об этом отстраненно, не испытывая никаких эмоций, кроме одной: «Хорошо, что я не умер».

Он оперся обеими руками на тело, лежавшее под ним, и попытался встать, но правая нога была крепко зажата. Гарин видел ее только до колена, остальная часть скрывалась под краем ярко-красной болоньевой куртки.

Гарин нагнулся вперед и вправо. Он попробовал отпихнуть тело в красной куртке… (Он не знал, живой это человек или уже бездыханное тело.) Он толкнул; затем еще и еще раз, но все было бесполезно.

Тогда Гарин ухватился за свою ногу и потащил на себя, чувствуя, как она помаленьку продвигается.

Внезапно все вокруг пришло в движение. Люди, оглушенные ударом, вскакивали на ноги и начинали метаться.

Сдавленный воздух вагона прорезали панические крики. Это было чертовски соблазнительно – поддаться всеобщей панике. Стать частью орущей многоголосой толпы. Но это был путь в никуда. Путь, ступив на который, рискуешь не вернуться.

Гарин поборол сиюминутную слабость. Он стиснул зубы так сильно, что заболела шея, и закусил губу. Паника – его личная паника – отступила.

Он дернул правую ногу изо всех сил и наконец-то сумел ее освободить.

Гарин встал. Тело под ногами по-прежнему колыхалось, словно хотело его сбросить, и Гарину пришлось схватиться за поручень.

Точнее, за одну его оставшуюся секцию. Другая – тонкая никелированная труба – торчала из гущи человеческих тел, набросанных в беспорядке друг на друга в начале вагона.

Гарин будто увидел себя со стороны. Странно, но он больше не боялся и даже не испытывал отвращения, глядя на окровавленный подрагивающий кусок поручня, который торчал из чьей-то широкой спины. Он машинально отметил, что поручень прошил кого-то насквозь… и отбросил эту мысль.

Все чувства притупились, и мысли не задерживались в голове дольше, чем на пару секунд. «Наверное, я все-таки паникую, – подумал он. – Это – моя индивидуальная разновидность паники».

Гарин добрался до того места, где сидела Ксюша… («где перед ударом сидела Ксюша…») и стал методично отбрасывать тела.

Он хватался за одежду и бросал тела в сторону; иногда он слышал вскрик, визг и даже возмущенные возгласы – значит, это были люди. Живые люди! Но чаще только свое прерывистое дыхание, шорох ткани и хруст рвущихся ниток.

Кто-то ударил его сзади по спине. Гарин, не оборачиваясь, отмахнулся и продолжал разгребать эту… кучу.

Он увидел босую ногу в черном лопнувшем чулке. «Колготках? – тупо шевельнулось где-то у самого затылка. Гарин пригляделся. – Нет, чулках с ажурной резинкой, с отстегнувшимися подвязками…»

Он ухватился за ногу и почувствовал, как она дрожит. Гарин, даже не задумываясь о том, в какую сторону гнутся у человека нижние конечности, отодвинул ногу, успев отметить черное блестящее белье и курчавые волоски, пробивающиеся из-под него. Однако сейчас для Гарина в этом не было ничего сексуального: он едва сознавал, что видит и что делает.

Вторую ногу (чулок почему-то спустился до колена) он отодвинул так же, как и первую. Затем отвернул задравшуюся на живот юбку и по верхней одежде (черной кожаной куртке до пояса) понял, что она принадлежит той самой женщине, которая потеснилась, уступая Ксюше место.

Женщина дрожала, как в лихорадке, и Гарин понимал, что это дурной знак. Очень дурной знак.

Гарин нащупал ее руки, взялся за запястья и рывком поднял тело.

Подбородок женщины дергался, словно она давилась каким-то комочком, левая половина лица была залита густой темной кровью, смешанной с чем-то вязким, как варенье. Из глаза торчала позолоченная дужка очков.

– Ага! – тихо сказал Гарин, перенес тело влево и… просто разжал руки. Тело с мягким шлепком упало на другие тела.

Внезапно в голове что-то щелкнуло, словно кто-то повернул ручку невидимого реостата; Гарин вдруг явственно различил стоны, кряхтение, плач, причитания, доносившиеся изо всех углов и закоулков вагона. Но громче всего – замирающие всхлипы женщины в черных чулках.

Гарин не смотрел в ее сторону. И даже если бы захотел, он не смог бы себя заставить. Теперь он видел только одно.

Краешек ярко-синего дождевичка.

Поручень с громким хрустом переломился; однако звук этот был едва слышен в общем шуме, грохоте и крике. Денис даже не услышал хруст, он почувствовал его спиной.

Та девушка с мелированными прядями, которой он разбил лицо, внезапно исчезла – такое было ощущение. Вот она была – и вдруг ее нет, осталось только мягкое пальто, заполненное воздухом.

Потеряв опору, Денис пролетел по воздуху пару метров и оказался поверх людей, сидевших слева по ходу движения. Несколько секунд он лежал на их головах, как полуобнаженная красавица на трех мечах в старом иллюзионном трюке, затем потерял равновесие и покатился вниз.