Метро 2033: Бездна

Профессор нервно поправил очки.

— Вообще-то вы правы, капитан. Теперь мы, самое большее, вроцлавцы, а они — москвичи. Наших государств уже давно нет, и ничто не указывает, чтобы мы когда-нибудь сумели выстроить их снова. Но… — он задумался на миг. — Я какое-то время назад разговаривал с Господином Яном. Спрашивал, должно ли нам объявить о полученной информации. Его советники посчитали, что — нет. Единогласно. Да и ему, похоже, эта идея не слишком пришлась по нраву.

— Почему? Люди воодушевятся, если узнают, что выжили не только они. Что где-то есть город, в котором все еще сохраняется шанс на возрождение цивилизации.

— Вы так полагаете?

— А вы считаете иначе?

— Увы, — вздохнул ученый. — Мы получаем все более нервные сообщения от единственного человека. Никто ему не отвечает. Вы видите в этом нечто позитивное?

Учитель открыл рот, словно собираясь ответить, но не произнес ни звука. Он не подумал об этом аспекте происходящего. Для людей, скатывающихся все ниже и проигрывающих все новые битвы с природой, информация о том, что где-то есть одинокий радиоаматор, которому не удалось установить контакт ни с одним большим городом, может оказаться последним гвоздем в гроб.

— Будь у нас побольше таких людей, как вы… — отозвался он после долгого молчания.

— Даже сто гениев не придумают способ совладать с новой экосистемой, — Тесла рассмеялся, когда понял, как это прозвучало, — Нет, я вовсе не считаю себя гением. Так, обычный интеллигент. Ученый. До войны я работал в университете. Был доктором наук, даже не в постоянном штате. Профессором меня назвали эти простаки, — кивнул на сводчатую стену, то есть на Място. — Для них обычный магистр — уже кто-то вроде Эйнштейна.

— Я кое-что об этом знаю, — признался Помнящий, оперевшись на один из бронированных шкафов. Русский как раз замолчал, раздавшийся треск дал понять, что он отключил аппаратуру. — В своем анклаве я устроил школу, отчего меня назвали Учителем.

— Мне казалось, что вы — солдат…

— Был им. Четыре года службы в спецвойсках. Потом перешел в частный сектор. Перед Атакой я работал в фирме, мы охраняли политиков и знаменитостей.

— Чудесно. Но откуда тогда эта тяга к учительству, могу я спросить? — Тесла отключил и снова накрыл приемник.

Заботился об оборудовании, словно о собственном ребенке. Ничего странного: это могло оказаться последнее действующее радио к западу от Днепра.

— Смею надеяться, что я не идиот. Заметил, что все вокруг сыплется, и решил делать с этим хоть что-то, совсем как тот москвич, — он специально употребил название, которое минуту назад использовал сам ученый, — Я посвятил этому восемнадцать лет. Через мою школу прошли два поколения обитателей анклава. Я учил читать, писать, считать и сражаться. Тем, кто был поумнее, излагал также основы медицины, истории, географии и химии. Вбивал малышне общие знания, одновременно вкладывая им в головы, что следует делать, чтобы выжить. И знаете, как меня отблагодарили?

— Догадываюсь, — усмехнулся Тесла. — Вы получили, если верно понимаю, мгновенный расчет?

— Мягко говоря.

— Да уж… — ученый снял очки, протер их. — Прошу не принимать этого на свой счет, но нынче наука не в чести.

— Но ведь знание — это сила, — возмутился Помнящий.

— Вы это знаете, я это знаю, но для всех прочих уцелевших это уже не настолько очевидно.

— Не понимаю…

— Это непросто понять, но оно так и есть. Вот скажите мне, зачем людям, которые обитают в каналах, знания об истории, географии или литературе? Где они сумеют этим воспользоваться?

— Вы шутите.

— Нисколько. Я говорю серьезно. Если вы задумаетесь, то и сами поймете. Это плохо, мы знаем об этом, но это, увы, неизбежно… Мира, описываемого в книгах, которые вы даете детям для чтения, уже нет. И никогда не будет. Медицина? Зачем кому-то ее основы, если последние лекарства мы использовали лет пятнадцать назад, а если вы найдете их где-то на поверхности, пропущенные собирателями таблеток, то скорее отравитесь, чем излечитесь. Или, например, диагностируете вы воспаление желчного пузыря — и что дальше? Пациент все равно умрет, если дело уже дошло до воспаления. Да… Большинство знаний, которыми мы владеем, сделались бессмысленными, — он подчеркнул последнее слово.

— А история? Без нее мы перестанем быть…

— Кем? — перебил его Тесла. — Людьми?

— Поляками.

— Уж простите, но мы ведь только что об этом разговаривали. Вчера мы были просто вроцлавцами. Сегодня — граждане Вольных Анклавов, Лиги, Нового Ватикана. А что будет завтра? История — это список цивилизаций, которые обрушились и никогда уже не восстанут. Это прекрасная повесть о людях, которые так долго стремились к самоубийству, что, в конце концов, его совершили.

— Вы говорите, как…

— … как беспристрастный ученый, который видит вещи такими, какими они являются. Без розовых очков и идеализации. Как я уже говорил, мне это нисколько не нравится, но я понимаю, что тут причина, а что — результат, и, увы, я не вижу и шанса удержать этот расклад.