Конечно, после Катастрофы такое можно было сказать про любой из городов Крыма. Руины и обломки – вот что характеризовало большинство населенных пунктов острова, но люди, живучие, как сорняки, умудрялись как-то приводить эти руины в порядок, налаживать мирный быт, вешать занавески на выбитые окна, закладывать свежим кирпичом дыры в стенах, затевать какую-никакую, а все-таки жизнь. Как ни странно, для Пошты первым признаком цивилизации в незнакомом городе были дворники – казалось бы, мелочь, но если здесь озаботились чистотой улиц, то, скорее всего, тебе не перережут горло за понюшку табаку.
Коктебель же был похож на черно-белую фотографию самого себя. Все вокруг выцвело, выгорело под беспощадным крымским солнцем, утратило фактуру, стало плоским и ненастоящим, как театральная декорация. Дома стояли пустые и мрачные, ветер гонял по улицам засохшие клубки перекати-поля, разросшийся на стенах плющ и дикий виноград имели темно-фиолетовый, неживой цвет.
На первый труп отряд наткнулся еще на входе в город. Мумия, а не труп, – иссохшийся, коричневый, весь сморщенный, в полуистлевшей одежде. Не поймешь даже, мужчина это был или женщина. Профессор осмотрел тело.
– Странно как-то, – сказал он. – Глаз нет совсем – ну ладно, птицы склевали. Но такое впечатление, что он не сам сгнил, а будто бы его… ну не знаю… в духовке запекли. Предварительно выкачав кровь и лимфу. Следов разложения нет, гнили тоже. Странно.
И чем дальше продвигался отряд по улицам Коктебеля, тем чаще профессор произносил это слово. В одном из узеньких переулков, где неба не видно из-за смыкающихся над головой балконов, они нашли тела трех человек, судя по всему, семьи – папа, мама и ребенок лет пяти. У всех на лицах лежали дохлые осьминоги или что-то очень на осьминогов похожее – желеистое, с присосками. В руке мертвый отец семейства сжимал мачете, лезвие которого покрывала засохшая голубая кровь.
– Не нравится мне эта хрень, – пробормотал Воловик.
Три квартала спустя они снова наткнулись на голубую кровь – теперь уже на асфальте, совсем свежую, не успевшую засохнуть. На стенах домов тоже были странные потеки, больше смахивающие на слизь – зеленовато-белую, как гной.
И пахло от стен и асфальта йодом и морем.
– Что же здесь произошло? – потрясенно спросил мичман Зиняк, когда за следующим поворотом перед отрядом предстала поистине ужасающая картина: гора трупов, разорванных на куски, – руки, ноги, головы отдельно – сваленная у ворот какого-то гаража.
– Ужас, – прошептал профессор. – Ужас. Последние слова полковника Куртца.
– Чего-чего? – переспросил Костя.
– Неважно, – сказал профессор. – Похоже, друзья мои, что в своих поисках мы достигли сердца тьмы.
– Я знаю, что здесь было, – мрачно поведал матрос Воловик. – Я слыхал от таком. От старых моряков. Мне боцман на «Адмирале Лазареве» рассказывал. Это морской народ. Твари из моря. Они иногда приходят с приливом. Их никто не видел. Точнее, те, кто их видел, уже мертвы и никому ничего не расскажут. Они оставляют такие следы. Рвут людей на части. Высасывают мозг через глазницы. Пьют кровь. У них есть щупальца. С присосками. Могут высосать человека досуха за полминуты. Но я думал, что все это байки…
– И зверь выйдет из моря… – опять непонятно забормотал Кайсанбек Аланович.
– Я тоже про это слышал, – кивнул мичман Зиняк. – Их еще называют ктулками.
– Ктулху, – поправил профессор. – Правильно говорить – ктулху, а не ктулку.
– Тссс! – зашипел на них Воловик. – Нельзя произносить вслух! Они услышат и придут!
– А! – махнул рукой профессор. – Это уже, извините, детская страшилка. Очевидно, мы имеем дело с новой формой жизни, биоценоз Черного моря после Катастрофы претерпел значительные изменения, о которых мы, к сожалению, очень мало знаем…
Его прервал странный звук, донесшийся с соседней улицы. Чавк. И потом еще серия – чавк-чавк-чавк.
А потом биоценоз Черного моря протянул над крышей гаража щупальце размером с телеграфный столб – бледно-лиловое, усеянное сотней тошнотворно-розовых присосок.
– Тентакль! – взвыл профессор. – Бежим!
Пошта, Зиняк и Воловик вскинули автоматы. Пули из «Тавора» и «калашей» с грохотом врезались в резиноподобное щупальце – и отскакивали, не причиняя твари ни малейшего вреда. «Если у этого осьминога, – мельком подумал Пошта, потянувшись за гранатой, – такая нога, то какого же размера он сам?».
Граната по пологой дуге пролетела над гаражом и взорвалась. В небо ударил фиолетовый фонтан, больше всего похожий на чернила. Но зловещее чавканье раздавалось уже со всех сторон, а гранаты у Пошты, как ни прискорбно, закончились.
Отряд снова бросился бежать. Впереди бежал профессор, причем с таким видом, как будто знал дорогу. Матросы отстреливались, Пошта держал в поле зрения запаниковавшего Костю.
– Сюда! – махнул рукой профессор.