Метро 2033. Сказки Апокалипсиса (антология)

Я уж и не помню, кто первый из нас одумался, у каждого на этот счет оказалось свое мнение. Но это не суть важно. Главное, опомнились. Это ведь все проделки кукловодов, на которых влияет плесень. Задумали они выжить нас из нашего прекрасного дома, у них же, бедных, под землей ничего нет. Вот и лезут постоянно наверх. Тому кукловоду ротик-то лживый мы зашили, а потом аккуратненько тюкнули его по головушке и снесли за дорогу, в овражек, и так и оставили там, от греха подальше. Теперь будем осторожнее вдвойне. А кукловоды продолжают бродить, как неприкаянные тени в округе. Но мы держим ухо востро.

Кира Иларионова «Сети»

«Наша жизнь, как дорога с односторонним движением, и важно не пропустить свой поворот, ведь пути назад уже не будет».

Уинстон Черчилль

— Пожалуй, это была самая идиотская из всех моих затей. И чего мне дома не сиделось? До этого жил же как-то без подобной ереси, и ничего, а сейчас-то чего дернулся. Ну, подумаешь, клад там, видите ли, невиданный, патронов море и барахла разного. Мне-то чего? Я и так живу, можно сказать, не бедно, не жалуюсь, по крайней мере. И на себя хватает, и на Оленьку, и с друзьями погулять. Так что я здесь, скажите на милость, делаю?

Вот спрашиваю я тебя, занавесочка в цветочек, спрашиваю, а ведь ответ-то мне известен. Осточертело все, хуже горькой редьки! И станция родная с ее распорядками, и Оленька-ласточка с ее заскоками, и друзья-товарищи с их пьянками. Ну что за жизнь? Утро — завтрак впопыхах, потом смена в оранжереях или свиноферме. Обед, получасовой отдых и опять за работу. Вечером или с пацанами посидеть, или с девочкой моей ненаглядной, будь она не ладна, истеричка. Выходные — на Ганзу гулять. Благо встретился мне как-то на заставе Петька-перепелка. Друг детства, вместе когда-то беспризорничали. Хотя какой он теперь Петька? Петр Иванович Перепелкин, офицер доблестных ганзейских войск. Вон, как жизнь повернулась. Он устроился вкуснее некуда, а я так и продолжил по периферийным станциям скитаться. Да чего уж тут говорить, пропуск на кольцо, в лучший мир практически, он мне выправил, за то и спасибо. Есть хоть где зазнобушку свою гулять, а то так бы точно съела. Пусть-пусть перед подругами обновками хвастается, главное, что меня не пилила.

Ночь. Вот ночь — другое дело. Не лезет никто с расспросами и капризами, не нужно бежать никуда. Лампу маленькую настольную сладил себе, хватило примитивных знаний в электрике, красота! Сядешь на стул в уголочке, книжку в руки и полетели. Раньше-то по большей части сказки детские читал, про принцесс и бабок Ежек. Зеленый был, глупый, волшебства хотелось. А какое теперь-то волшебство, не верит в него никто, наверно. Да и тяжело верить, когда тебя окружает такое. Не живут принцессы в свинарниках, по колено в навозе. Им банально в своих пышных платьях и хрустальных туфельках там неудобно. Баба Яга — другое, конечно, дело. Одну знаю. В столовой у нас работает поварихой. В простонародье Марьиванна. Ууу, злыдня, порой такое накашеварит, взглянуть страшно. И черт ее знает, что она там наварила, толи кашу с грибочками, толи отворотное зелье с мухоморами. И еще фразочка эта ее: «Чую, русским духом пахнет!». Ну проблемы у кого-то с желудком, зачем так акцентировать?

А, черт с ними, со сказками. Проехали, как говорится. Теперь вот на более серьезную литературу перешел. С месяц назад выбил у торгаша толстенную книгу. Патронов, гад, запросил немерено, но ничего, сторговались. И имя у автора такое, не нашенское, новомодное. Как его там… Арту, нет. Чарли… нет. Артур Кларк! О, как. Город и звезды… Запал мне в душу это опус. И ведь как про нас писано, про метрошников… Вот только никто нас искусственно размножать не будет. Да и за пределы метро, как тараканы шныряем. Все на свои филей приключения ищем. И вот я, вдруг, в ту же степь. Но кто ж знал…

Мой доверительный разговор с занавеской прервал непривычный для тишины перегонов грохот. Короткого взгляда через плечо хватило, чтобы обнаружит эпицентр шума, вздохнуть, покачать головой и повернуться обратно к окну. Подельник мой, Митяй по прозвищу «Шнырь» (гаденький такой позывной, я вам скажу, но что поделаешь), уронил ветхую тумбу. Чем он ее задел, история умалчивает, но эффект грандиозный: древний предмет деревянной мебели, страдальчески скрипнув, разлетелся едва ли не в щепки. Неизвестным образом уцелевшая дверца, на инерции грациозно проскользила по выцветшему ковру и ткнулась в ножку стоящего у окна столика. Пришлось придержать столешницу и вернуть опору в вертикальное положение.

— Отморок, ты мне еще на поверхности так пошуми, ноги-руки вырву и местами поменяю. Может, половчее станешь, — угрюмую реплику басовитого голоса сопроводил звонкий шлепок и тихое шипение.