Метро 2033. Сказки Апокалипсиса (антология)

— Потому что в окрестностях нашей станции располагалась полудюжина аптек, да больница с поликлиникой в придачу — заканчивает за меня собеседник и без перехода добавляет, — разграбленных нашими доблестными сталкерами давным-давно.

Мне нужно что-то сказать, попросить проверить, уточнить, но слова застревают в горле, надежда и цель, которыми я жил это время, в одно мгновение становятся напрасными и недостижимыми.

Глеб Денисович зычным голосом зовет какого-то «засранца Мишку». Явившемуся на крик парню отдает мой листок и наказывает проверить лекарство на складе.

— Для очистки совести, — поясняет он мне. — Давай без иллюзий.

Мне нужны иллюзии, хотя бы малейшие шансы, намек на надежду — иначе, зачем всё?

Долгие минуты ожидания, расспросы, попытки сосредоточиться на ответах. Местного начстанции интересует многое, я ничего не скрываю. Через силу заставляю себя говорить и слушать, уточнять, объяснять, иногда смеяться — однако, не могу отвести взгляда от двери. Когда она откроется, в ней появится либо вестник смерти, либо спаситель… паренек на побегушках, знающий единственную вещь на свете, имеющую значение.

— Боишься? — моё состояние не остается незамеченным. Даже в полумраке.

— Да, Глеб Денисыч, боюсь.

— Любовь делает человека слабым и уязвимым… Закурю, ты не против?

Я не против.

— Доктор вытрясет из меня всю душу за осквернение «больничных покоев», но… — чиркает спичка, высекает искру и ломается, так и не загоревшись. — Черт! Я тоже нервничаю. Завидую тебе… сам-то я давно уже сильный и неуязвимый, все, кто делал меня слабым, умерли.

Вторая спичка удачливее первой, она рождает огонь и на несколько мгновений освещает лицо Мальцева. Изуродованная глубокими шрамами и бесчисленными ранами плоть… Лица нет, единственный глаз отражает мечущееся на конце спички пламя, неровная линия рта, лишенного губ, кривится в попытке удержать сигарету — это не человек, чудовище!

— Эхо войны, — с приглушенным смешком поясняет чудовище. Огонек зажженной сигареты мерцает в пустоте.

И больше Мальцев ничего не объясняет. Мы молчим до возвращения «засранца Мишки» — вестника смерти, вестника жизни. В его руках что-то есть, совсем небольшое, но моё обострившееся в темноте зрение всё равно фиксирует неизвестный предмет. Посланник торопливо шепчет Глебу Денисовичу на ухо какие-то слова и тут же исчезает. Начстанции несколько секунд изучает принесенный предмет, поднесся его совсем близко к глазам. К глазу.

— Хорошая новость, — говорит он, наконец. В неожиданно тихом голосе слышится удовлетворение.

Моё сердце пропускает удар за ударом, жду хорошей новости, не решаясь поверить в удачу.

— В закромах родины нашлось нужное…

— Слава Богу! — я шепчу или кричу во всё горло? Не знаю, это уже не важно — я спасен, мои любимые люди спасены!

— Тише-тише (значит, я всё-таки орал), преждевременная радость штука крайне неприятная… Есть еще одна новость, и я не уверен, насколько она благая.

Осекаюсь, мучительно жду продолжения. Мальцев заходит издалека:

— Если без обиняков, наша «вольная» станция в простонародье зовется бандитской. Определение не слишком благозвучное, зато вполне соответствует природе вещей, контингент здесь собрался далеко не простой, каждый с историей и биографией… И я не столько главарь всего сброда, сколько держатель общака. И я не могу подарить тебе это лекарство, — Глеб Денисыч потрясает упаковкой, — хоть ты мне и симпатичен. Оно принадлежит всем нашим… а наши не привыкли делиться с ближним своим.

— Возьми, — он тянет ко мне маленький квадратик бумаги. — Это ценник.

— Сколько? — Руки трясутся, не слушаются, цифры и буквы на листочке расплываются.

— Смотри сам, не вижу в темени. Но уверен, что до хрена… Эксклюзив.

Эксклюзив… напрягая глаза, вчитываюсь в прыгающие символы. «2 цинка пятерки». Не верю, читаю вновь и вновь. Два цинка, два цинка, два… Намного больше, чем «до хрена» — «до хрена» в квадрате, «до хрена» в кубе!

— Два цинка «пятерки», — неужели мне хватает сил, чтобы произнести это вслух? — Два гребаных цинка «пятерки»!

Мальцев с присвистом возводит «до хрена» в нужную степень, получается совершенно нецензурно.

— У меня нет столько… Я отдам автомат, рожки, Стечкин, химзу, берцы, дозиметр, всё, что есть, забирайте!

Начстанции невесело улыбается:

— Обратно голым пойдешь, Красоток ваших пугать?

— Глеб, мне нужны эти ампулы, если придется, я до Пекина раком доползу, — вкладывают в эти слова все свои невеликие силы, потом зачем-то добавляю забытое отчество, — Денисыч…

— Ты доползешь, верю, — улыбка его становится чуть шире, чуть искренней. — Потому и отдам лекарство.

— Отдашь?! — не верю, не могу поверить, «американские горки» эмоций — взлет, падение, надежда, отчаяние — лишают дыхания.

— Отдам, — Мальцев энергично трясет головой. — Хотя и не бесплатно… Когда должен родиться ребенок?

Не понимая, к чему он клонит, неуверенно говорю:

— Сентябрь. Самое начало.

— Сентябрь, — медленно повторяет Мальцев. — Я дам тебе лекарство, а ты вернешься сюда в конце сентября, через пару недель после рождения… первенца?

Автоматически киваю:

— Первенца, да. Но зачем… сюда?