Метро 2033. Выход силой

Записные остряки шутили, что помост похож на эшафот, и окрестили его «лобным местом». Отчасти они были правы: предполагалось, что на нем будет происходить бой президента с претендентом, если кто-то решится бросить вызов избраннику народа, многократно подтверждавшему свое право на власть.

Вообще-то конституцию Первомайской Республики, не мудрствуя лукаво, переписали со старого Основного Закона канувшей в лету Российской Федерации. Стоит ли особенно ломать голову над нормами жизни крошечной кучки бывших ее граждан? Сойдут и законы почившего в бозе государства, тем более что и в той России, и в этом ее осколке мало кто дочитывал эту тоненькую брошюрку до конца, несмотря на то, что ее изучали в школе, приводили в пример по поводу и без повода, вспоминали о своих конституционных правах, когда припекало…

Но было и одно коренное отличие. Молодые, полные сил победители, как они сами тогда себя называли, внесли в текст положение, делавшее их большими демократами, чем все предшественники. Несмотря на то что предвыборной борьбы, как правило, не было, любой, кто чувствовал в себе силы, имел право бросить вызов президенту и попытаться победить его в кулачном бою без правил. Победитель становился президентом на следующие четыре года. Единственным условием было то, что собравшиеся избиратели должны были дать свое добро на бой.

Но единственное это уточнение так и не понадобилось за два десятка лет ни разу — никто не решился выступить против главы Первомайской республики, за спиной которого стояла главная сила государства — храбрецы и сорвиголовы, не боявшиеся ни бога, ни черта, элита элит — спецназ. Да и само ее олицетворение — несокрушимый и легендарный, казавшийся вечным Батя — одним своим взглядом растирал надежды соискателей в пыль. Да и как можно посягнуть на человека, имя которого дети Первомайской начинали произносить едва ли не до слова «мама», благодаря которому были живы обитатели обеих станций и под прямым руководством которого делались все мало-мальски важные дела?

— Согласны ли вы, сограждане мои, чтобы наш президент, Николай Михайлович Середин, оставался на этом посту следующие четыре года?

Ответом ему был слитный гул сотен голосов собравшихся. Середин, с высоты своего постамента, видел множество обращенных к нему лиц, каждого из этих людей он знал по имени, и сердце от одного их вида наполнялось теплом. Может, конечно, это выпитая водка была в ответе за приступ сентиментальности, за успокоение, но тревога последних дней уже казалась ему мелкой и незначительной. Вроде зубной боли или насморка. Тем, что можно перетерпеть и забыть.

«Они мои, — растроганно думал президент, вычленяя из общей массы хорошо знакомые лица: все, даже известные Батины критики, сегодня были единодушны в своем порыве. — Мои товарищи, соратники, друзья… Как же я люблю их, моих первомайцев! Да я жизнь готов за них отдать! И они — за меня…»

Стоявший за креслом полковник Балагур исподтишка ткнул президента кулаком в плечо: видишь, мол, я был прав? Батя не мог ответить — слишком уж много глаз было приковано к нему, первому из граждан. Но плавно наклонил голову, дав понять старому другу: вижу, вижу, брат… Дружеская поддержка тоже согревала сердце: подумать только, столько лет они вместе, столько пройдено путей, пережито опасностей, боев выиграно…

А Калатозов, тем временем, дождавшись тишины, приступил к самой важной части церемонии. Хотя и самой бесполезной до сих пор.

— Если кто желает сказать, что не согласен с избранием президента и знает что-то, из-за чего он не может занять этот пост, пусть говорит сейчас или молчит до следующих выборов!

Премьер когда-то мечтал быть драматическим актером, но окончить в свое время смог лишь лесной техникум, затем — школу милиции, а вместо театральной сцены до Катастрофы подвизался с полосатым жезлом на подмосковных трассах.

Он выдержал положенную ритуалом паузу, достаточную, чтобы успеть прихлопнуть муху, и уже открыл было рот, как вдруг из задних рядов донесся молодой хрипловатый голос:

— Я желаю!

И все собравшиеся, включая президента и его свиту, завертели головами, выискивая нарушителя порядка. И было с чего! Впервые в истории Первомайской демократии кто-то осмелился бросить вызов всесильной хунте.

— Кто это? Кто такой? Ты не знаешь? Да не застите, дайте посмотреть! — побежал шепоток.

— Что это за дрянь? — обернулся всем телом к Балагуру Середин: на щеках его играли багровые пятна, на лбу веревками вздулись жилы. — Кто?..

— А я знаю? — вылупил глаза полковник Балагуров, вытянул шею. — Федотов, мать! Куда подевался?

Но свежеиспеченный майор Федотов уже пробирался из задних рядов, растерянный не менее начальства.

— Что это такое, майор? — громким шепотом шипел на него, втягивающего в плечи голову, полковник, не стесняясь волнующегося моря «избирателей». — Хреново работаешь! В лейтенанты захотел? В рядовые?.. А ты что замолк? — накинулся он на Калатозова. — Слова позабыл, артист?

— Кто такой? — опомнившись, сорвался с хорошо поставленного баритона на неприличный фальцет премьер-министр. — Покажись!