МЕТРО. Предыстория

— Господин Твалтвадзе? Георгий Авросиевич, рад вас слышать! Предлагаете переговоры? А господин Яремчук? Подал в отставку… Полковник Мельников? Более не уполномочен? Хорошо, я готов вести переговоры — место и время пусть согласуют наши секретари. Спасибо, что позвонили, рад был вас слышать!

Москвин не лукавил — он был действительно рад слышать Твалтвадзе. Звонок последнего позволял в, казалось бы проигрышной ситуации, «сохранить лицо» — в первую очередь перед Советом. Да, звонок был не только своевременным и неожиданным, он был поистине подарком судьбы для Москвина.

Мельников вытянул ноги к огню.

— Опять херовы политики все решили по-своему. Струсили — и слили. Отдали-таки красным «Комсомольскую» и «Красные ворота»… Если бы это произошло до возвращения Логинова и Эда — а, главное, до выхода батальонов на рубежи развертывания — это еще могло бы быть оправданным, но когда все козыри были уже у нас на руках…

— А Логинов-то — Мужик… Я думал, так — ни то не се, канцелярская крыса… А он-то — подхватил автомат — и в атаку пошел. И даже пару раз бойцов в атаку поднял — матюками, пинками и личным примером. Хех… Как-то они теперь с Твалтвадзе ладить будут — после того, что этот… чудила грешный учудил… — Хантер почесал бритый затылок и отхлебнул из кружки. После выпитого (а выпито в этот вечер было немало) его потянуло на разговоры.

Вдруг из тоннеля послышались голоса, и вскоре через станцию, подгоняемые конвоирами в камуфляже, прошли спотыкающиеся избитые люди, держащие связанные руки на головах.

— Не задерживаться! Быстро! Быстро! — конвоиры подталкивали несчастных прикладами и стволами автоматов. Процессия скрылась в темноте.

— Пленные… С Лубянки или еще откуда… — процедил Мельников.

— Мля, все равно как с нелюдью с ними обращаются… Когда мы у красных в плену были, нас никто и пальцем не тронул. А у этих на лицах живого места нет…

Из тоннеля раздались автоматные очереди, крики — и через минуту опять наступила тишина. Хлопнул одиночный, потом еще и еще. И снова тихо. Из тоннеля вынырнули давешние конвоиры — уже без пленных, камуфляж у некоторых был забрызган чем-то темным.

— Эй, парни! Чего случилось-то? — окликнул их «Бурят».

— Не твое дело нах! — мрачно огрызнулся один из конвойных.

Другой оказался словоохотливее:

— Красных сук в расход вывели… чтоб знали, нах! Мы и их гребаное гнездо сожжем в звезду. Всех перебьем, нах…

— Что-то я тебя на «Комсомольской» не видел, воин керов! — вдогонку ему крикнул Хантер. — Там бы и бил красных!

— Ладно, Эд… — Мельников положил ему на плечо руку. — Тех, — он кивнул головой в сторону тоннеля, — уже не вернешь… А вот нарваться на неприятности с этими отморозками мы можем…

— С каких это пор ты стал таким осторожным, командир?

— С таких… Сейчас эти в силе… И если что — мы от них не отмахаемся. Они нас просто массой задавят. Так что — засунем пока языки в жо и подождем…

— Командир, их всего семеро…

— Эд, это шестерки поганые, не они приказы отдают…

— Извини, командир, не согласен. — Хантер медленно проднялся. — Пойду прогуляюсь. Наверх. Душно тут становится…

13.

Последовавшие за мятежом красных репрессии со стороны сторонников Твалтвадзе нарушили и без того шаткое равновесие. Те, кто занял сторону Твалтвадзе, говорили, что амнистия мятежникам не входила в условия соглашения о прекращении огня (и это была правда), другие же твердили о том, что надо оставаться людьми в любых обстоятельствах — и уметь прощать. Для прощения была и рациональная основа — коммунисты заняли-таки две ранее не принадлежавшие им станции и мало кто сомневался, что рано или поздно они продолжат экспансию. Поэтому карательные меры выглядели вдвойне непривлекательно даже по чисто политическим соображениям — они провоцировали и без того обозленных частичной неудачей красных вновь начать войну, и — что было еще хуже — в случае такой войны забыть о милосердии.

Логинов был крайне зол на Твалтвадзе — и за то, что он считал «политическим предательством», и за отношение к пленным «красным». В итоге, сложилась та еще ситуация — Логинов принял командование охранными батальонами на Кольце и большинстве станций внутри него, блокировав как красных, так и Твалтвадзе: первых на красной ветке, второго — на синей и на центральном узле. В свою очередь, спецназ Мельникова оказался фактически под домашним арестом на своей базе на «Смоленской» — тоннели были перекрыты гвардейцами Твалтвадзе из числа его соплеменников, мотовозы и дрезины — отогнаны на «Киевскую»… Передвижениям людей Мельникова особо не мешали (как и сталкеры не мешали «синим» передвигаться через «Смоленскую»), но взаимная враждебность витала в спертом сыром воздухе. До стрельбы дело не доходило — но все к этому шло, напряжение нарастало день ото дня…

И в этот момент ситуация резко изменилась. Среди ночи на северном посту «Смоленской» появился взмыленный человек в камуфляжной форме и с характерным южным акцентом обратился к дежурившему там «Мессеру».

— Дарагой, памагай! Я от Гоги Твалтвадзе, мнэ к палковнику Мэльникову нада, срочна! Правда, ошень срочна!