Мезалийцы

Ритуал проводился не как прежде: без поклонов, и других телодвижений. Мы пребывали в расслабленном состоянии. В какой-то момент пространство вокруг начало сгущаться, а в ушах появился уже знакомый по предыдущему переходу звон. Этот звон всё нарастал, и вскоре заглушил голоса товарищей и мой собственный голос.

Внезапно моё сознание оборвалось, и уже через мгновение, когда разум опять включился (после мимолётного забытия), то на мир я взглянул совершенно другими глазами. Словно моё «Я» за секунду беспамятства перетекло в невесомое и бесчувственное тело, способное созерцать, мыслить, и быть может говорить. Это и был тот самый ментальный двойник .

Моя тонкоматериальная оболочка взмыла над прежним телом, сидевшим внизу неподвижным истуканом. А рядом также неподвижно находились тела товарищей, но их двойников я пока нигде не наблюдал.

И вдруг подул сильный восходящий ветер, подхвативший моё невесомое сознание, и понёс его высоко вверх. Место нашего ритуала быстро удалялось, а затем превратилось в точку, и вокруг разверзлось бескрайнее пространство: поначалу тёмное, но с каждой секундой просветляющееся. И наконец, по сторонам от меня, точнее моего сознания, начали проступать очертания неких форм и окрашиваться цветами, как это бывает при проявлении фотографической плёнки.

Вместе с окружающим миром я теперь смог разглядеть и собственного двойника, и бесплотные оболочки товарищей — они отдалённо напоминали наши прежние тела, но всё больше — газообразные струящиеся образования. Между собой мы не говорили в прямом смысле этого слова, но как будто слышали мысли друг друга.

Повсюду в пространстве из бесконечных низин в бесконечные выси тянулись различные верёвки, канаты, струны, ленты — было очень много этих разнокалиберных и разноцветных нитей, но и между ними было достаточно расстояния, чтобы парить и не задевать их. Довольно трудно передать переживания мира духов , так как он казался куда более многогранным по отношению к предыдущим четырёхмерным, и поэтому всё его богатство никак не умещалось в прежние понятийные рамки.

Можно сказать, наши бестелесные оболочки парили в открытом космосе, наполненном потусторонним светом. Также имелась ещё одна существенная отличительная особенность мира духов — она заключалась в том, что я в нём являлся именно мыслью и сознанием. Пребывал везде и всюду и со всеми одновременно.

К примеру, когда моя мысль не была обращена к товарищам, а устремлялась к странностям устройства этого мира, то и товарищей уже не оказывалось рядом, а я словно проносился через туннель, и передо мной вздёргивались покровы тайн — пелена за пеленой. За ними форсировано свершались масштабные и непонятные, зрелищные и глубинные процессы. То я видел бесформенных гигантских существ, похожих на облака, что-то впитывающих и обратно выделяющих. То вдруг передо мной представали картины огромных медузоподобных шатров , облепивших небосвод. Из этих медуз как раз и тянулись многочисленные ленты, а у кромок их контрастно-тёмных тел, сочился ярчайший свет, ярче всякого солнечного в тысячи раз… И множество самых разных диковинных картин сменяло одна другую. Но стоило только вспомнить о товарищах, как я тут же возвратился к ним, словно никуда и не удалялся из разлинованного свисающими лентами пространства, насыщенного эфиром, едва колышущимся, как при морском штиле, с подобающим шелестом.

Устремив мысленный взор на Гу, я незамедлительно был подхвачен своим интересом, и стремительно пронёсшись через эфирный туннель, похожий на водоворот, увидел картины, связанные с хиронцем. Гу — будучи таким же полупрозрачным, как я, был окружён собратьями, но не живыми хиронцами, а душами предков. Они обитали в потустороннем мире, и ждали чудесных инкарнаций, чтобы вернуться в наш плотноматериальный мир . Души предков поздравляли Гу с посвящением в жрецы, делились с ним собственным некогда пережитым опытом, вестями о грядущем и тайнами нашего же мира, которые сверху им лучше приоткрывались, чем воплощённым в бренных телах.

Наверное, подобная встреча сейчас происходила и у самого младшего члена экспедиции — юного хиронца. Но моё неугомонное внимание переключилось не на него, а на Зевса, и за мгновение, преодолев эфирный туннель, я увидел совсем иную картину. Ментальный двойник Зевса общался с неким существом, превышающим его по габаритам раза в четыре. И это существо в мире духов обладало цветами и красками и всей необходимой плотностью тела, чтобы считаться жителем данного мира. Лишь я и трое моих сотоварищей в ментальных оболочках, напоминали привидений, сотканных из тумана, которых мог развеять любой слабый порыв астрального ветра.