Меж двух миров

Манон сдула с крышки пыль и открыла коробку. Внутри она увидела Карлов мост с его музыкантами, музей Альфонса Мухи, картины которого когда-то на долгие часы погружали ее в гипнотическое состояние, кафе в стиле ар-нуво, треугольный фасад дома Кафки, астрономические часы, еврейское кладбище с покосившимися надгробиями и величественный готический собор Cвятого Вацлава в Праге. Путешествие дочери с отцом, о котором тот сохранил все воспоминания, чтобы удержать этот момент ее детства. В маленькой шляпной коробке.

Под разными открытками, пластинками негативов и какими-то рулонами чистых пленок Манон обнаружила фотокамеру своего отрочества. Она взяла аппарат в руки. Ей вспомнилась его тяжесть, его форма и мир, каким она видела его через объектив.

— Забери себе.

— Он будет скучать.

— Не больше, чем на чердаке. Твой отец представлял, как ты при помощи этого аппарата покоряешь планету.

Потерявшаяся во времени Манон не отреагировала на ее слова.

— Оставлю тебя ненадолго одну, — шепнула мать, шагнув на верхнюю ступеньку узкой лестницы.

В гостиной она обнаружила Бастьена, который, стараясь не шелохнуться, сидел на диване и гладил по голове задремавшую у него на коленях Жад. За ужином он был неразговорчив, и мать подумала, что причина в ней.

— Ты не очень скучаешь по Бордо? — тихонько, чтобы не разбудить внучку, спросила она, усаживаясь рядом с ним.

— Пока не знаю. Мне больше недостает Манон. И дочери тоже — в отрочестве это особенно тяжело.

— Манон, как и ее отец, очень сложные натуры. Она для него была всем. А прошло всего три месяца. Ей потребуется еще много времени, чтобы перебороть себя.

— Знаю. И не сержусь на нее.

Пытаясь устроиться поудобнее, Жад завертелась, но все же не проснулась окончательно.

— Ты ведь знаешь, что мне никто не нужен, и я никогда не просила Манон вернуться в Кале, — добавила пожилая дама. — Я не верю в разделенную скорбь. Это значит вообще никогда не выплыть или поочередно тянуть друг друга ко дну.

— Знаете, даже если бы вы попросили ее вернуться, я бы на вас не рассердился. Если тут, рядом с вами, она лучше себя чувствует, значит мы должны быть здесь. Самое главное, чтобы она вышла из депрессии, которая всех нас держит в заложниках.

Мать Манон накрыла ладонью руку молодого флика, понимая, как повезло ее дочери, что однажды их пути пересеклись.

— Ты добрый человек, Бастьен.

— Ага, знаю. За что и приходится расплачиваться. Надо будет над этим поработать. Научиться быть твердым.

— Ты про комиссариат?

— Я взял плохой старт.

* * *

Уже перевалило за полночь, а Жад даже не заметила перемещения из дома бабушки в свою спальню. Едва вернувшись, Манон убрала шляпную коробку поглубже в шкаф, словно для того, чтобы забыть о ней, и заперлась в ванной.

Спустя несколько минут она вышла из душа, одетая только в коротковатую и липнущую к влажной коже футболку, и растянулась на большой новой кровати, укрыв одну ногу одеялом, а другую положив сверху. Рука Бастьена осторожно погладила ее бедро и поднялась к лобку. Манон нежно улыбнулась мужу, поцеловала его в лоб и, пожелав ему спокойной ночи, отвернулась. Задетый, он несколько минут пролежал с открытыми глазами, а потом покинул постель.

В гостиной включился компьютер и осветил комнату голубоватым мерцанием. Бастьен напечатал в поисковой системе слова «Разгневанные жители Кале. Видео», и ему осталось только выбрать из множества выплывших результатов.

Шофер-дальнобойщик с окровавленным лицом и растерянным взглядом на автотрассе, среди ночи. Видео дрожит, в свете мигалок — флики, пожарные, лежащий в кювете грузовик. Голос за кадром говорит об организованном нападении. Неоднократно повторяется выражение «как дикари».

Потасовка между беженцами, за пределами «Джунглей». Внушительная толпа с палками, мачете и камнями. Многие сотни людей по обе стороны разделяющей их дюны. Затем с воинственными выкриками эти две армии сталкиваются, со всей силой, как мчащиеся навстречу друг другу поезда.

Республиканские роты безопасности[28], вслепую стреляющие слезоточивым газом. Гранаты взлетают высоко в воздух, потом приземляются в тянущиеся вдоль автотрассы поля, заставляя отступить толпу беженцев, чтобы они не приближались к большегрузам.

Женщина в слезах у своего дома. Ограда сада повалена, стекло широкого окна разлетелось вдребезги. Голос ее дрожит: «Их преследовала полиция, они прибежали ко мне, не меньше полусотни, пронеслись через мой дом как ураган. Все сломано. Я больше не могу, понимаете? Я не могу больше терпеть этих людей!»

Бастьен запустил еще несколько видео, однако не узнал почти ничего нового. Ему недоставало основного. Он сунул руку в карман висящей на спинке стула куртки и вынул оттуда список необходимых каждому офицеру телефонных номеров, который ему дали в комиссариате. Полагая, что в такой час Пассаро должен уже спать, Бастьен предпочел отправить ему эсэмэску: «Мне бы хотелось увидеть „Джунгли“».

Против всех ожиданий, не прошло и десяти секунд, как на экране мобильника высветилось: «Я не особенно удивлен. До завтра, лейтенант».

15