Меж двух мундиров. Италоязычные подданные Австро-Венгерской империи на Первой мировой войне и в русском плену

Накануне войны австро-венгерская армия оказалась слабее, чем у других великих европейских держав. Сравнение размеров различных вооруженных сил в 1912 г. не оставляло сомнений: 1,33 миллиона человек в России, 646 тыс. в Германии, 611 тыс. во Франции и только 391 тыс. в Австро-Венгрии. Также и с точки зрения экономических ресурсов для военных расходов империя не была на уровне своих соперников. В абсолютных цифрах только Италия тратила меньше на армию, в то время как на душу населения лишь огромная Россия вкладывала меньше в вооружения[99]^[100]. По сравнению с другими крупными европейскими странами военный корпус Австро-Венгрии был меньшим по количеству дивизий, по огневой мощи, по материальной части, по ресурсам военной промышленности[101]. Всё это, однако, не влияло на престиж вооруженных сил и на положение в социальной и культурной жизни монархии военной касты, ее символы, ее ценности[102]. Во второй половине XIX в. армия приобрела центральную роль в институциональном балансе Габсбургского государства, в частности, благодаря тому важному вкладу, который внесла в разгром революций 1848–1849 гг. Именно тогда император Франц-Иосиф принял на себя роль верховного главнокомандующего армией; с тех пор он регулярно появлялся в форме, модифицируя придворные церемонии и визуально устанавливая тесную связь с вооруженными силами[103]. Речь шла не только об усилении карательного потенциала вооруженных сил, но и о расширении участия населения в жизни военных учреждений и, прежде всего, о попытках сделать армию многоэтнической базой империи, тем «местом», где можно было бы погасить разногласия и национальную напряженность[104]. Введение обязательной военной службы в 1868 г. оказалось функциональным для подобных намерений, но, однако, имело противоречивые результаты.

Отчасти вооруженные силы фактически стали средством идентификации в империи, способствуя преодолению различий языка и регионального происхождения и поддерживая лояльность по отношению к монарху и государству. В первую очередь это происходило в офицерском корпусе, но есть много свидетельств о росте привязанности к общественным устройствам после военной службы, даже со стороны простых новобранцев[105].

В то же время, однако, военный институт действовал в прямо противоположном направлении, содействуя применению этнических категорий, и, следовательно, способствуя укреплению чувства принадлежности к отдельным национальностям. Признание статуса официального языка одиннадцати местным наречиям укрепило имидж национальных языков. В зависимости от своего языка каждый новобранец считался принадлежащим к одной из признанных национальностей, что помогало идентифицировать людей, которые во многих случаях говорили на нескольких языках или которые не соотносили используемый ими язык с принадлежностью к этносу. Кроме того, в глазах солдат, а также гражданского населения и самих военных властей сообщества, состоящие в основном из носителей одного и того же языка, в конечном итоге приобрели характер национальных формирований, наделенных национальными флагами и символами, песнями и гимнами на определенном языке[106].

Та же армейская верхушка рассуждала на основе жесткого этнического видения, которое перешло от предположения о существовании наций в империи к четким и неизменным характеристикам и границам, которые вооруженные силы должны были знать, ими управлять и должным образом контролировать. Для борьбы с сепаратистскими тенденциями разные народы объединялись в большие многоязычные подразделения: избегались, насколько это возможно, образования мононациональных военных организаций[107]. Летом 1914 г. существовало, однако, 142 крупных фактически моноязычных соединений (самостоятельные полки и батальоны). К ним добавлялось 162 соединения, где говорили на двух языках, 24 — с тремя языками и ряд других даже с четырьмя[108].

Языковое и национальное многообразие базы имперской армии не отражалось на ее высшем руководстве, которое имело сильный немецкий отпечаток. В 1911 г. из 98 генералов и 17 811 офицеров общей армии 76,1 % были немцами, тогда как в общей численности населения империи они составляли лишь около 24 %. Это непропорциональное германское присутствие сопровождалось ю,7 % венгерских офицеров, 5,2 % чехов и несущественным присутствием хорватов, словаков, рутенов, поляков, румын, словенцев, сербов и итальянцев[109]. Вполне вероятно, что определенное количество тех, кто объявил себя немцами, являлись на самом деле двуязычными, решив отождествить себя с доминирующим языком в армии, который должен был знать каждый офицер[110]. Тем не менее, преобладание немецкого компонента среди офицеров и в целом в армии было неоспоримым. Немецкий оставался официальным языком общей армии и в австрийском Landwehr, в то время как в Honved в большинстве полков в качестве служебного языка использовался венгерский, а в ряде случаев — хорватский.