Меж двух огней

– Как поживает Фантом? – спрашивает Волкер Надю, поправляя обруч на ее голове. Мы все валяемся на диване, а Этан играет в какую-то игру на мобильном телефоне.

– Отлично! Через месяц мы с ним будем участвовать в выставке, – Надя намазывает сыр на крекер и сует его в рот. – Он самый лучший конь на свете!

Я пихаю ее большим пальцем ноги.

– Не забывай, чей он!

– Ты ведь в последнее время почти совсем на нем не ездишь! – говорит Надя. – По справедливости он теперь почти мой. Могу поспорить, что он теперь тебя даже не узнает!

Я хмурюсь.

– Я была у него на прошлой неделе! – Или на позапрошлой? Она права. Я веду себя, как родитель, бросивший свое дитя. Я была так занята плаваньем с Ривом и подготовкой к поступлению, что совершенно забросила Фантома. Завтра. Я пойду к нему завтра, принесу целый мешок молодой морковки и весь вечер буду его вычесывать.

– Очень скоро ты уедешь в колледж, и он станет совсем моим! – Надя кривляется, и Волкер хихикает.

– Ты права, – отвечаю я. – Когда я уеду, тебе придется заботиться о нем в два раза больше.

– Я и так это делаю, – говорит Надя и сует в рот еще один крекер.

Ужин длится целую вечность, все произносят тосты, наши папы хвастаются друг перед другом нашими успехами. Папа говорит, что у меня есть все шансы стать лучшей по результатам экзаменов и зовет семью брата на мой выпускной, где планируется, что я буду произносить речь. Я поправляю его, говоря, что не могу этого гарантировать. Дядя начинает расспрашивать меня, в какие колледжи я буду рассылать документы.

– В Бостонский, Уэлсли и, возможно, в Калифорнийский университет в Беркли.

Папа хмурит брови.

– Беркли? Мы никогда об этом не говорили. – Я кладу в рот кусок индейки, начинаю пережевывать, чтобы выиграть время, и потом говорю. – Во всяком случае, я об этом думаю.

К счастью, меня спасает тетя, она начинает взахлеб рассказывать об Этане, как он выиграл какой-то конкурс и, с большой вероятностью, будет выступать в Джуллиарде.

После обеда все уютно устроились в телевизионной и смотрят старое черно-белое кино. Я сижу на диване рядом с папой, он обнимает меня, моя голова у него на плече. Как хорошо, что он дома.

Телефон лежит у меня на коленях, и когда он начинает вибрировать, я чуть ли не подпрыгиваю. Это сообщение от Рива. Папа пытается прочесть его у меня из-за плеча, но я вскакиваю и бегу на кухню.

«Чем занимаешься?»

Я пишу в ответ: «Всей семьей смотрим телевизор».

Он отвечает: «Аналогично. Хочешь, приходи».

Я несколько раз перечитываю текст. Что он имеет в виду? Смотреть телевизор с нашими друзьями или только с ним, в его комнате.

Я пишу: «А кто еще будет?»

Он отвечает: «Только ты».

Ух-ты! Интересно, семья решит, что я его девушка. Когда на кухню заходит папа, я его спрашиваю.

– Можно мне сегодня вечером встретиться с друзьями? – О том, что я собралась в гости к мальчику, и мы будем там одни, я упоминать не стала.

Папа задумался.

– Ты возьмешь с собой Надю и Волкера?

– Наверное, нет.

– Тогда мой ответ – нет, – отвечает он.

– Папочка! – Я делаю возмущенное лицо. Мама наверняка бы разрешила. Мне не нужно было его спрашивать.

Он качает головой.

– Это мой окончательный ответ, Лили. Сегодня День Благодарения, и мы собрались вместе всего на пару дней. Сиди и смотри фильм вместе со всеми.

– Хорошо, через минуту я к вам присоединюсь, – обиженно ворчу я. – Только скажу друзьям, что не приду.

Я пишу еще одно сообщение, а потом болтаюсь на кухне в ожидании ответа от Рива. Но он так и не ответил.

Глава тридцать шестая. Мэри

Я не стала наряжаться к Дню Благодарения. Не спустилась вниз и не предложила тете Бэтт помощь на кухне.

Когда я, наконец, решилась, именно там ее и нашла. Она стоит у раковины и готовит праздничный обед. Вернее, не готовит.

Невозможно представить, что тетя Бэтт будет готовить индейку – она вегетарианка. День Благодарения в ее компании предполагает изобилие вегетарианской еды: сахарную тыкву, зеленую фасоль с миндалем, запеченные корнеплоды, грибной суп-пюре. Но сегодня она приготовила только салат. Для себя одной.

Весь день она провела в мансарде. Рисовала. Одна.

– По-моему, еды больше не осталось, – говорю я резко.

Тетя Бэтт замирает. Через мгновение она роняет тарелку в мыльную воду и оборачивается. Мне кажется, что она тоже разозлилась.

– Я решила не готовить много потому, что ты не ешь, Мэри!

Меня обидели ее слова. Сегодня день, когда люди благодарят друг друга и проводят его вместе с семьей. У нас все не так.

Я плюхаюсь на один из кухонных стульев.

– Должны были приехать мои родители. Я не знаю, за что они меня так наказывают. Они никогда мне не звонят. Никогда.

Тетя Бэтт кусает губы, будто хочет мне что-то ответить, но сдерживается.

– Что? Они о чем-то с тобой говорили? – Может, они звонили, но тетя Бэтт мне не передала?

Она вздыхает, и мне кажется, что она тщательно подбирает слова.

– Могу только предположить, что твоя мама до сих пор расстроена тем, что ты ее покинула.

– Я это сделала не для того, чтобы их ранить!