Меж двух океанов

— Нет. Мы к этому привыкли. С каждым составом ездит бригада, которая ставит вагоны на рельсы, когда какой-нибудь из них соскочит. Знаете, эта дорога с особенностями. Ее строили для десятитонных вагонов лет тридцать назад. Но потом появилась «Юнайтед фрут» со своими сарай-вагонами. Он пустой весит более тридцати тонн, да двадцать в него грузится. Ну и… насыпь, конечно, не выдерживает. Рельсы у нас расползаются прямо под колесами, а шпалы прогибаются, словно резиновые.

В шесть утра, когда уже совсем рассвело, загремели буфера, металлический лязг волнами прокатился в оба конца состава, далеко у здания вокзала загудел паровоз.

— Ну, счастливого пути, и не сходите с рельсов!

— И тебе тоже! Если окажешься в Хучитане раньше меня, присмотри там какую-нибудь разгрузочную платформу.

Путешествие оказалось изнурительным, в нем было больше дерганья и стояния, чем езды. Рельсы местами расходились и сразу же сходились снова, шли волнами вверх-вниз. вагоны болтались из стороны в сторону, в зависимости от того, где шпалы провалились больше, а где меньше. Лучше было на все это закрыть глаза и ни о чем не думать! Будь доволен, что окрестности движутся, хоть ты и не крутишь баранку.

День, ночь, новый день, ночь и еще день. Между ними восемь часов стояния за сошедшим с рельсов поездом, машинист которого дорого заплатил за то, что пытался наверстать опоздание с «головокружительной» скоростью пятнадцать километров в час.

На третий день состав остановился перед зданием вокзала в Хучитане на скрещении железной дороги и недавно достроенной Панамериканы.

О скором поезде из Тапачулы до сих пор ни слуху ни духу.

На мексиканской железной дороге

К вагону скорого поезда, который за пятьдесят или шестьдесят лет своей жизни никогда не знал бодрого стаккато дальнего экспресса, у человека может появиться только сожаление. Особенно когда на боках поезда начертано слово «экспресс», которое он позорит.

На экспресс-линии Тапачула — Хучитан ритм стаккато заменили ритмом иным. Он дал о себе знать, едва прошло первых десять минут пути.

За полчаса до отхода поезда на вокзале поднялся изрядный гам. Посадка шла через двери и окна, люди запихивали внутрь вагонов груды узлов, шли схватки за место. Теперь же в вагоне было мешков, чемоданов и свертков больше, чем пассажиров. Несмотря на распахнутые настежь окна, в вагоне стоял затхлый смрад, смесь сладковатого запаха гниющих банановых кожурок, дыма черных сигарет, человеческого нога и прокисшего пульке. А где же пассажиры? Разве что они перешли в другие вагоны, где, быть может, позаботились о лучшей вентиляции?

Ходить за ответом далеко не нужно. Открытые площадки вагонов и подножки были увешаны гроздьями людей. Время от времени кто-нибудь карабкался куда-то наверх, и… гляди-ка, оказывается, вот где еще можно путешествовать! Да, мексиканцы страстно любят путешествовать. Но самые страстные любители этого занятия хотят путешествовать и во время движения поезда. Вам это нравится? Пожалуйста, сделайте одолжение, в плату за проезд включена и стоимость прогулки по крыше. По одной стороне ровной крыши движется поток пассажиров-эквилибристов по направлению к паровозу, по другой — обратно. Правила проезда этого не запрещают. Если ты недостаточно ловок и свалишься — это твое личное дело.

С наступлением сумерек топот на крыше утих, пассажиры стали развязывать свои котомки и узелки. Всему свое время. Растущий на глазах ворох бумаги, очистков и костей, бросаемых прямо на пол, — верный показатель вместимости желудков, а также и растущего количества часов, проведенных в пути. Время тянется со скоростью самого «экспресса».

Поезд состоит вовсе не из одних только вагонов первого класса. Не менее интересно протекает жизнь и во втором классе. Там люди расположились даже на полу, среди кудахтающих кур и крякающих уток, подложив под голову мешки и котомки. Разница в лицах и в багаже пассажиров обоих классов столь же ничтожна, как и в стоимости билетов.

Мы проезжаем самую жаркую и самую влажную область Мексики. Берег Тихого океана отсюда всего в двадцати километрах на запад. Вот почему только к утру в окна чуть повеяло прохладой. Утомленные люди, наконец, засыпают. Но и машинист паровоза, похоже, тоже дремлет: пыхтенье машины становится все более астматическим, потом вдруг она на секунду приходит в себя от агонии, судорожно дергается смазанными суставами и… стоп! Вдоль линии в несколько рядов разбросаны соломенные халупы, среди чих кое-где виднеются побеленные строения из необожженного кирпича. Полустанок Акапетагуа.