сото el candor de una rosa,—
рыдают три скрипки и четыре гитары. В черную, как бархат, ночь льется плач страстного тремоло корнета, и вместе с ним изливают свою скорбь восемь бродячих музыкантов, восемь смуглых парней в сомбреро, привыкших отдавать клиенту за его три песо не только свои баритоны и тенора героев, но и полные страдания, печальные вздохи трагиков. Лишь на какое-то мгновение они отходят от своей роли, когда в промежутке меж двух аккордов подносят ко рту сигарету, жонглерски зажатую мизинцем и безымянным пальцем.
Мы послушали их местах в четырех и стали торговаться.
как это принято в Мехико, особенно на Пласа Гарибальди, в прямом смысле на задворках базара Тепито и Лагунильи.
Оказалось, что они совсем не трепачи и не лодыри, что в их словаре отсутствует слово «уступить», что они дружно тянут в одном направлении.
— No, senor, — один за другим сделали они рукой жест гордого отрицания первой скрипке, — меньше чем за три песо мы не играем, напрасно стараетесь.
Как раз в это время рядом остановился лимузин с американскими туристами, чья-то рука высунула из окошка три песо и кто-то изнутри пробормотал:
— Играйте все, что угодно!
— Это истинные американцы, — сказали нам наши друзья. — Им хочется послушать песенку, но они боятся вылезть из машины.
Музыканты доиграли, криво усмехнулись, американец швырнул деньги в шляпу, и лимузин скрылся за углом.
«А уer, joven, que le tocamos…»
ХЛЕБ, СТРАСТЬ, СТРАХ
Когда оруженосцы Кортеса по пути к резиденции Моктесумы наткнулись на первые амбары ацтеков, они были поражены и от удивления разинули рты. Но потом, движимые неутолимой жаждой золота, они бросились к этому желтому изобилию, полагая, что напали на государственную казну Моктесумы. Легко себе представить их ярость, когда вместо кусочков чистого золота в ладонях у них оказались какие-то легкие зерна.
Это была кукуруза.
С тех пор прошло три столетия. И вдруг ученые выяснили, что не только ацтеки, но и инки употребляли в пищу кукурузу, которая в те времена для Старого Света была чем-то загадочным. В могилах инков на побережье Тихого океана были найдены зернышки кукурузы, при других раскопках их обнаружил и Дарвин. Как бы то ни было, в Европу кукуруза отправилась нерешительно, скорее как экзотическое растение, чем полезный злак. Но потом ей распростер свои объятия Ближний Восток, откуда через Турцию она попала на Балканский полуостров. Путь ее наступления выдает родственность названий, начиная с турецкого и кончая немецким. Люди, перенявшие золотое зерно кукурузы, говорили по-болгарски, румынски, венгерски, сербохорватски, русски, польски, чешски к, наконец, по-немецки. Во всех этих языках наименование нового злака вертится вокруг основы «кукуруц». О воротах, через которые она проникла в Европу, свидетельствует также итальянское название кукурузы — «грантурко», турецкое зерно.
Запад Европы сохранил за кукурузой название, указывающее на начало странствий ацтекского золотого зерна, на его остановку на Антильских островах. Из гаитянского mahis родилось испанское maiz, а из него — английское maize. Французы продолжают сидеть на двух стульях, называя кукурузу mais и Ые de Tui'quie.
Но, несмотря на то, что, таким образом, кукуруза распространилась в Новом и Старом Свете, в Африке, в Азии и, наконец, в Австралии, едва ли где-нибудь она играет такую исключительную роль, как на прародине ацтеков, в Мексике.
Достаточно три дня попитаться в обычных мексиканских ресторациях, в уличных ларьках, заглянуть в одну из «тортильерий», как невольно становишься на сторону тех, кто превозносит кукурузу до небес и лишь в крайнем случае готов признать, что рис тоже можно есть.
За эти три дня, однако, приходишь к выводу, что с кукурузой в Мексике дело обстоит примерно так же. как в Тибете с молитвенной мельницей лам. Кукуруза с утра до ночи, ныне и ежедневно, круглый год.
Согласно статистике в Мексике потребляется в год около ста килограммов кукурузы на душу. Столько получается потому, что ее употребляют в пищу на завтрак, на обед и на ужин. Подают ее в самом различном виде, под самыми различными названиями блюд, но суть остается одна и та же.