Меж двух Царей

— Возможно я ошибаюсь, но смею предположить, что если бы при штурме Зимнего я был бы убит, то и Алексей бы погиб при каких-нибудь уважительных обстоятельствах. Игры Престолов, знаете ли…

Вижу в отражении, как полковник смотрит на меня долгим взглядом, а затем кивает.

— Такая мысль приходила мне в голову. И это стало одной из причин того, что я здесь.

— Что ж так? — с интересом оборачиваюсь.

— Я понимаю вашу иронию, Государь, но это так. — Слащев замолчал, собираясь с мыслями, после чего продолжил уже тише. — Когда пришло известие об отречении Государя Императора Николая Александровича, очень многие офицеры в армии были шокированы. Но куда большим шоком стало известие о лишении Цесаревича законных прав на Престол. Неслыханное само по себе отречение Государя вдруг превратилось в нечто совершенно неописуемое, и было воспринято многими как насильственный переворот. Говорили, что Николай Второй не хотел отрекаться и был принужден это сделать, и что вы отняли корону у брата и лишили Престола законного Наследника. Возмущение в армии было таким, что мне показалось, что бунт в армии может вспыхнуть стихийно, сам собой и тогда это Гражданская война и поражение на фронтах. Возврат Престола законному Наследнику я считал своим долгом офицера и делом спасения Отечества. Но, когда я пришел к выводу, что судьба Алексея лишь разменная монета в чьих-то играх, а я сам лишь таскаю каштаны из огня для непонятно кого, что меня используют для чуждых мне целей, а результатом всего этого станет Гражданская война, я решил исправить то, что еще можно исправить. Возврат Вашему Императорскому Величеству Зимнего дворца и освобождение арестованных поставит точку в противостоянии и покажет за кем столица. А дальше мятеж повсеместно угаснет сам собой.

— А вы сами верите в эту историю с принуждением Николая Второго к отречению? — любопытствую я. — Серьезно верите, что я силой заставил брата отречься и за себя самого и за Цесаревича?

— Прошу простить, Ваше Императорское Величество, но я уверен в этом!

— Уверены? — тут уж удивление мое неподдельно. — И на чем основывается такая уверенность? Вы что, были там и видели все своими собственными глазами?

Слащев качает головой.

— Нет, я не видел, меня там, конечно, не было. Но, дело в том, что мне это сообщил человек, который там был и был свидетелем тому!

* * *

ЦАРСКОЕ СЕЛО. ОКРЕСТНОСТИ АЛЕКСАНДРОВСКОГО ДВОРЦА. 6 марта (19 марта) 1917 года. Дело к полудню.

Заснеженная площадка перед воротами была полна суетящимися журналистами, которые конкурировали с фотографами и кинооператорами за лучшее место. За закрытыми воротами угрюмо стояли нижние чины Гвардейского Флотского Экипажа, которые морщились от вспышек и воротили лица от объективов, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Но это нисколько не смущало собравшуюся репортерскую братию, которая томилась в ожидании главного действа, а потому находила себе посильные развлечения, обмениваясь остротами и комментируя происходящее.

Настроение у газетчиков было прекрасным. День, столь неожиданно начавшийся известием о том, что их приглашают оказаться в самом скандальном месте сегодняшнего утра, причем доставят их туда с небывалым и вкусным комфортом, да еще и разрешат писать об этом событии безо всякой цензуры не могло оставить равнодушным никого из акул пера. Тем более что обеспечивался этот вояж по высшему разряду, а новый глава нового государственного телеграфного агентства лично гарантировал максимальное содействие. К тому же господина Суворина все знали если не лично, то уж точно все были наслышаны о нем, как о крупном издателе. Так что его слова имели серьезный вес в газетной среде.

Близился полдень и репортерская братия оживилась, увидев едущую к воротам машину в сопровождении гордых горцев из Черкесского конного полка. Их профессиональное чутье подсказывало, что наступает кульминационный момент событий, и каждый из присутствующих газетчиков уже прикидывал текст своей телеграммы в редакцию и размышлял о том, как угадать с решением вечной журналистской проблемы — как, с одной стороны, опередить конкурентов с отправкой горячей новости, а, с другой стороны, как не убежать раньше самых важных событий или заявлений, и не кусать себе потом локти от досады на свою спешку и глупость, бессильно взирая на успех своих более мудрых и терпеливых коллег. Впрочем, всегда был шанс и, что называется, пересидеть событие, когда о нем уже все рассказали, а ты, бесславно потративший время впустую, униженный и раздавленный возвращаешься к себе в редакцию под смешки коллег и гневные очи редактора. И угадать тот самый золотой момент часто было не меньшим искусством или везением, чем добыча самой сенсации.