Еще через минуту я заметил что-то новенькое: люди постепенно двинулись с обоих концов Мейн-стрит к «площади», образованной пересечением улиц Хильер и Мейн. Неторопливой походкой, заглядывая в витрины, они приближались туда; сидевшие в машинах не спеша вставали, закрывали двери, потом зевали, или осматривались по сторонам, или смотрели на витрины, а потом вразвалочку двигались к площади.
Однако даже теперь посторонний, видимо, не заметил бы ничего необычного на Мейн-стрит. Он решил бы, что в Санта-Мире проходит ярмарка, поэтому все нацепили праздничные значки. Именно сейчас значительная часть покупателей на Мейн-стрит случайно столпилась в одном месте. В конце концов, ничего удивительного или необычного в этом не было.
Бекки стала на колени рядом со мной, я улыбнулся и встал, чтобы пододвинуть клеенку под нее тоже. Я обнял ее, она придвинулась ближе, и мы вдвоем начали внимательно смотреть сквозь жалюзи.
Продавец из магазина дешевых товаров подошел к своей машине, на ней было написано название фирмы. Открыв дверь, он начал что-то искать на полу. Полисмен Янсек, глядя на часы, подошел ближе, потом остановился на тротуаре рядом с передним бампером машины. Продавец выпрямился, хлопнул дверью и с кучей рекламных листовок в руке направился было в магазин.
Янсек подозвал его, продавец отступил на тротуар, и между ними завязался оживленный разговор. Теперь продавец стоял лицом к нам, и я сообразил, что он был одним из немногих, а может, единственным на улице без зелено-желтого праздничного значка. Он помрачнел, выглядел даже удивленным, а Янсек медленно и упорно качал головой, что бы тот ни говорил. Затем продавец раздраженно пожал плечами, подошел к переднему сиденью своей машины, вынул ключи из кармана, а Янсек открыл противоположную дверь и уселся справа. Машина сдала на несколько метров назад, медленно свернула на Хильер-авеню, и я понял, что они направляются в полицейский участок. За что Янсек мог арестовать этого человека, я понятия не имел.
Голубой «форд», единственная машина на площади, которая сейчас двигалась, подъехал на малой скорости в поисках места для стоянки.
Водитель заметил свободное место и начал заезжать, машина была с орегонским номером. Раздался свисток, и Бошан, полицейский сержант, трусцой побежал по тротуару, тряся пузом и делая запрещающие знаки.
Орегонец затормозил и ждал, пока Бошан подойдет, женщина рядом с ним склонила голову, уставившись в ветровое стекло. Бошан немного поговорил с водителем, потом влез на заднее сиденье; машина сдала назад, потом резко свернула на Хильер-авеню и исчезла из виду.
Я видел поблизости еще троих полицейских: старого Хейса и двух молодых, которых я не знал. Хейс был в форме, а на парнях были только форменные фуражки, кожаные куртки и какие-то темные брюки, видимо, это были добровольцы, специально нанятые с какой-то целью. Из ресторана Элмана вышла официантка по имени Элис и стала в дверях, на ее белом халате четко выделялся зелено-желтый значок. Один из парней заметил ее. Элис бросила на него взгляд, кивнула головой и вернулась в ресторан. Полисмен немного подождал, затем последовал за ней.
Менее чем через минуту он вышел на улицу в сопровождении целой семьи: мужчины, женщины и девочки лет восьми-девяти. Какое-то время они стояли на тротуаре: мужчина энергично протестовал против чего-то, а молодой полисмен вежливо и терпеливо отвечал. Потом они направились в сторону Хильер-авеню; я наблюдал за ними, пока они не исчезли за углом. Никто из этой семьи не имел праздничного значка, а у полицейского он был.
То же произошло с каким-то водителем грузовика, и когда он в сопровождении полисмена свернул на Хильер-авеню, я уже не видел никого без зелено-желтого ярмарочного значка.
Теперь улица стала тихой, почти молчаливой, никакого движения не замечалось. Все стояли на тротуарах в три-четыре ряда, лицом к улице, только старый Хейс одиноко торчал посреди проезжей части. В дверях каждого магазина или заведения стояли хозяин, его служащие и покупатели. Старый Хейс медленно обводил взглядом каждого из торговцев, и каждый по очереди отрицательно качал головой. Потом оба других полисмена подошли к Хейсу, что-то доложили, тот выслушал и кивнул. Закончив перекличку, все трое подошли к тротуару, повернулись лицом к улице и замерли в ожидании.
Глядя поверх крыш, я видел улицы почти на километр в обе стороны. Ничто не двигалось, а на Оук-лейн была даже баррикада — серые деревянные козлы, которыми перекрывают улицу на время ремонта. Вдруг я сообразил, что во всем городе каждая улица перекрыта таким образом — бригады людей в комбинезонах целенаправленно проводят работы. Я понял, что сейчас никак нельзя попасть в Санта-Миру или проехать по улицам к ее центру. И до меня дошло, что нескольких чужаков, которые случайно попали сюда, собрали вместе и держат в полицейском участке под каким-то надуманным предлогом.
Санта-Мира была полностью отрезана от всего света, в центре города можно было увидеть только ее жителей.