Меж двух времен

— Хорошо. — С удовлетворенным видом Бадлонг откинулся на стуле, профессор, который заранее радуется возможности учить, как он, несомненно, делал всю жизнь. И я поймал себя на мысли, не прав ли Мэнни, может быть, действительно ничего не меняется, и мы останемся точь-в-точь такими, как раньше.

— Вы видели то, что видели, и знаете то, что знаете, — начал Бадлонг. — Вы видели… э-э… коробочки, назовем их так за неимением лучшего названия; наблюдали, как они изменяются и приобретают форму, дважды вы видели этот процесс почти завершенным. Но зачем насильственно подвергать вас этому процессу, если, как мы утверждаем, в конечном счете никаких отличий нет? — Снова, как и у него дома, пальцы Бадлонга начали касаться друг друга в чисто академическом, профессиональном жесте. Он улыбнулся нам, этот приятный моложавый мужчина. — Хороший вопрос, но на него есть ответ, и очень простой. Как вы и догадывались, это своего рода семенные коробочки, хотя их содержимое не является семенами в обычном смысле слова.

Но как бы там ни было, они представляют собой живую материю, способную, как и семена, к бурному и сложному росту и развитию. И они действительно пропутешествовали через космическое пространство, во всяком случае, первые из них, сквозь немыслимые расстояния и миллионы лет, как я вам и говорил.

Хотя, конечно, — он улыбнулся, вежливо оправдываясь, — я старался говорить так, чтобы посеять сомнения в своих словах. Но они живут; прибыли они на эту планету совершенно случайно, но, коль уж оказались тут, обязаны выполнить свою функцию, которая для них столь же естественна, сколь и для вас. Вот почему вы должны подвергнуться изменению: коробочки обязаны выполнить свою функцию, ради которой они существуют.

— Что же это за функция? — саркастически поинтересовался я.

Бадлонг пожал плечами:

— Функция любой формы жизни где угодно — выжить. — Какое-то время он внимательно всматривался в меня. — Жизнь существует везде во Вселенной, доктор Беннелл, для большинства ученых это непреложная истина, хотя мы никогда еще с ней не сталкивались. Но жизнь там есть, на немыслимых расстояниях, в любой возможной и невозможной форме, поскольку существует она в самых разнообразных условиях. Подумайте, доктор: существуют планеты и формы жизни, которые неизмеримо старше нашей; что происходит, когда древняя планета в конце концов умирает? Форма жизни на ней должна учитывать этот факт и готовиться к нему — чтобы выжить.

Бадлонг подался вперед на стуле, глядя прямо на меня, увлеченный собственной речью.

— Планета умирает, — повторил он, — медленно, на протяжении неизмеримого времени. Форма жизни на ней — медленно и на протяжении неизмеримого времени — должна готовиться. К чему? К тому, чтобы покинуть планету. И двинуться куда? И когда? Тут есть только один ответ, именно тот, который они нашли: абсолютная приспособляемость ко всем без исключения другим формам жизни, ко всем без исключения условиям, с которыми они могут столкнуться.

Бадлонг радостно улыбнулся и откинулся на стуле, он был доволен собой.

Где-то внизу, на улице, засигналил автомобиль и заплакал ребенок.

— Итак, в определенном смысле коробочки паразитируют на любой форме жизни, которую встречают, — продолжал Бадлонг. — Но это совершеннейшие паразиты, которые могут сделать неизмеримо больше, чем просто сосуществовать с хозяином. Они — вершина эволюции, они обладают способностью перестраивать себя до полной дубликации, клетка в клетку, любой формы жизни, независимо от условий, в которых существует эта жизнь.

Видимо, мои сомнения отражались у меня на лице, потому что Бадлонг хихикнул и предостерегающе поднял руку.

— Знаю, это звучит как абсурд, как бессмысленный бред. Вполне естественно. Потому что мы находимся в плену собственных понятий, доктор, наших ограниченных представлений о том, какой может быть жизнь. На самом деле мы не в состоянии воспринять что-то существенно отличающееся от нас и других форм жизни, существующих на нашей крохотной планете.

Посмотрите сами, кого напоминают выдуманные люди с Марса в наших комиксах и фантастике? Это же карикатуры на нас самих, мы неспособны вообразить что-то, действительно отличающееся от нас. О, у них может быть шесть ног, три руки и антенна на лбу, — он улыбнулся, — как у известных нам насекомых. Но они не имеют существенных отличий от того, что мы знаем.

Он поднял палец, будто упрекая ученика, не выучившего урок.