Меж молотом и наковальней (СИ)

— Ну если ты так хочешь, — усмехнулась я. — Оставайся со мной. А потом посмотрим, правда?

Облезлый, худющий. Причешу его, откормлю. И никакой инквизиции не отдам. А если вдруг придет хозяин, глаза ему выцарапаю за то что красавца довел. Такого красавца… жалко же.

И вновь прошелся по моей шее мягкий язык, вновь раздалось мягкое поскуливание, почти мурлыканье, и пес лег рядом, положил мне лобастую голову на колени, заглянул в глаза. Красивый у него взгляд. Даже в темноте комнаты — красивый. Задумчивый такой, умный. Даже у людей нечасто такой бывает, а это же пес.

Адский пес, поправилась я. Может, тоже бессмертный. Может, мертв его хозяин, а я… я погладила бархатный нос, провела пальцами между ушей, сказала чуть слышно:

— Спасибо, что я меня спас. Без тебя…

Даже лучше не думать, что без него. Та бешенная лиса… стало почему-то страшно. Пес насторожился вдруг, поднял голову, посмотрел на дверь. А дверь бесшумно открылась, и на пороге показалась стройная фигура.

Ли… вот только Ли мне сейчас и не хватало.

— Ты чего это в темноте сидишь? — спросила подруга, влючая носом свет и при этом умудрившись не выпустить из рук полного подноса. Я так вот не умею. Но Ли у нас мастерица на все руки… или лапы, кто ее там знает.

От хлынувшего света заслезились сразу же глаза. И когда я очнулась, Ли уже поставила поднос на стол и подала мне руку:

— Поднимайся!

— А мне и тут хорошо, — усмехнулась я.

Ли пожала плечами. Взяла поднос со стола, поставила его у моих ног и села рядом. Будто ничего и не было. И как у нее выходило-то? Делать вид, что ничего не стало. Мне вот не удавалось. Совесть душила, сжимала горло, к глазам просились слезы. А пес вновь начал поскуливать, дышать тяжело, будто чувствовал мою боль. Будто знал, как сложно мне теперь разговаривать с Ли. Как сложно теперь вообще с кем-то разговаривать.

С псом было легче. Он ответить не мог.

— Прости, — сказала я.

— В принципе, не за что прощать.

На подносе стыли еще теплые булочки, манил запахом кофе, но… мне не хотелось ничего. Я знала, что этот разговор будет нелегким. Совсем нелегким. Ли взяла с подноса кружку с кофе, подала мне, протянула блюдо с булочками. Другую булочку отдала… псу. Тот взял осторожно, будто стараясь не поранить Ли, съел быстро, сверкнув темными глазами, и получил новую булку.

Голодный. А я даже не подумала… Ли всегда и обо всех думает… а я, как всегда, только в свои переживания с головой бухаю. Когда Ли уйдет, надо псину как следует покормить и вымыть. А то совсем же грязный. И вычесать было бы здорово, все колдуны расчесать, да репей из шерсти повыдергивать.

— Рассказывай, — сказала Ли, принимаясь за свой кофе.

— Да не о чем…

— Знаешь… Маша чуть с ума не сошла, когда Сашка нашел твое письмо. Да и мне как-то не по себе стало. Я знала, что ты горазда заморачиваться, но чтобы настолько? Чтобы пойти меня спасать ценой собственной жизни? Я рада, что ты меня так любишь, но меру-то, душа моя, знай.

— Я слышала, что говорил Элиар, — прошептала я. — Если я умру… но перерожусь. Вернусь в новом теле, если кто-то из вас, то это навсегда. Правда ведь?

Ли лишь сжала зубы и ответила:

— Ты еще многого не знаешь. Убить нас не так и легко, а кто убьет, того уже даже не инквизиция, высшие будут искать. И те из-под земли достанут. И будет убийце так плохо, как ты даже вообразить себе не можешь. Потому мы можем драться сколько нам в душе угодно, можем ссориться и ранить друг друга, но убивать… убивать даже самый сумасшедший побоится. Твоя же смерть запустит игру по новому кругу. Неизвестно где ты переродишься, неизвестно, кто найдет тебя первым. Неизвестно, чем это закончится. Это надо решать тут и сейчас, и я надеюсь, что ты понимаешь.

— Но как решать?

— Хороший вопрос. И мы его решим, вместе, позднее. Но для начала договоримся: то, что сейчас происходит, слишком серьезно, Катя, чтобы мы могли и дальше тебе позволять ошибаться. Слышишь! Мы не можем тебя связать, не можем посадить под домашний арест, ты уже взрослая, но ради Бога, будь ты хоть капельку осторожнее! И менее доверчивой! Тем более, когда у тебя есть он.

И показала почему-то взглядом на пса.

— Если честно, сочувствую я ему. Ой как сочувствую.

Сочувствует псу? На этот раз булочку бабака получил от меня. Облизал мне пальцы, посмотрел вдруг так, что сердце болью перехватило. Будто… любит. Так любит, как никто из людей любить и не способен. Такую любовь так просто не предашь, не обойдешь, не забудешь.

И я усмехнулась почти счастливо и взлохматила шерсть на его холке:

— Теперь ты мой, мой… бабака.

А Ли почему-то выдохнула сквозь зубы и прошептала:

— Боже, спасибо тебе за Сашу, ибо это…

Ну что опять это? Бабака лизнул меня в щеку и это почему-то было даже приятно. Этот грязнуля был приятен. Ибо мой и теперь я точно его никому не отдам.