Меж рабством и свободой: причины исторической катастрофы

Всепресветлейшая всемилостивейшая Государыня Императрица! Хотя волею Всевышнего Царя, согласным соизволением всего народа единодушно Ваше Величество на престол Империи Российской возведена, Ваше же Императорское Величество, в показание Вашей высокой ко всему государству милости, изволили представленные от Верховного Совета пункты подписать, за каковое Ваше милостивое намерение всенижайше рабски благодарствуем, и не токмо мы, но и вечно наследники наши имени Вашему бессмертное благодарение и почитание воздавать сердцем и устами причину имеют; однако же, Всемилостивейшая Государыня, в некоторых обстоятельствах тех пунктов находятся сумнительства такие, что большая часть народа состоит в страхе предбудущего беспокойства, из которого только неприятелям Отечества нашего польза быть может, и хотя мы с благорассудным рассмотрением написав на оные наше мнение, с подобающею честью и смирением Верховному Тайному Совету представили, прося, чтобы изволили для пользы и спокойствия всего Государства по оному, яко по большему числу голосов, безопасную Правления Государственного форму учредить, однако же, Всемилостивейшая Государыня, они еще о том не рассудили, а от многих мнений подписанных не принято, а объявлено, что того без воли Вашего Императорского Величества учинить невозможно.

Этот текст вполне проясняет ситуацию. Во-первых, челобитчики отнюдь не возражают против самой идеи пунктов — "ограничительной записи". Напротив, считают ее законной и благодетельной для России, за что и грядущие поколения Анну благодарить станут. Перед нами, таким образом, убежденные сторонники ограничения самодержавия. Во-вторых, они подтверждают свою приверженность "мнению… по большему числу голосов" — то есть проекту большинства, второму татищевскому проекту, предложения коего характеризуются как "безопасная Правления Государственного форма". В-третьих, только "некоторые обстоятельства" пунктов — кондиций — представляются челобитчикам опасными. Можно с уверенностью сказать, что речь идет о всевластии Верховного совета, заложенном в кондициях. Ведь содержание главного проекта князя Дмитрия Михайловича было большинству если и известно, то весьма смутно.

Князь Василий Лукич появился в зале или перед самым чтением челобитной, или в процессе его, оповещенный кем-то из своих агентов. Он понял, что перед ним решительный демарш той конституционной группировки, с которой верховники не сочли нужным договориться сразу после 7 февраля.

Главный смысл прочитанного Татищевым текста содержался в финальной его части:

Мы же, ведая Вашего Императорского Величества природное человеколюбие и склонность к показанию всему Империю милости, всепокорно нижайше Вашего Величества просим, дабы Всемилостивейше по поданным от нас и прочих мнениям соизволили собраться всему генералитету, офицерам и шляхетству по одному или по два от фамилий рассмотреть и все обстоятельства исследовать, согласно мнениям по большим голосам форму Правления Государственного сочинить и Вашему Величеству к утверждению представить.

В заключение говорилось, что хотя прошение подписано всего 87 лицами, но "согласуют большую часть, чему свидетельствуют подписанные от многих мнений".

Можем представить себе, с какими чувствами слушала Анна высокого широколобого человека, уверенно провозгласившего то, что она вовсе не ожидала услышать. Она была уверена — по сведениям, доставленным ей от Остермана, — что получит прошение о восстановлении полного самодержавия, а получила почтительное, но твердое, со ссылкой на общее мнение, требование созвать учредительное собрание, представляющее все слои дворянства. И это собрание должно было решить, как ей править и какими правами обладать.

Своим внезапным демаршем Татищев и его сторонники сильно спутали карты партии самодержавия и едва не повернули ход событий.

И Анна не забыла этого Татищеву.

Не меньшее изумление и возмущение испытали и собравшиеся гвардейцы. Они пришли поддержать требование самодержавия, а их снова вовлекли в конституционные "затейки". Они стали шумно протестовать. Конституционалисты, которых было больше, стояли на своем. Возбуждение нарастало. Кровавое столкновение между гвардейцами и конституционалистами казалось неизбежным. Маньян писал со слов очевидцев: "Говорят, дело могло легко дойти до печальных крайностей, что могла совершиться одна из самых трагических сцен и что все зависело от той минуты, когда императрица, побуждаемая герцогиней Мекленбургской, отказала кн. В. Л. Долгорукому обсудить челобитную дворянства в собрании государственных чинов". То есть в Верховном тайном совете.

Маньян имеет в виду и в самом деле поворотный момент событий.

То, чему князь Василий Лукич стал свидетелем, не было худшим из возможных вариантов. Верховники ожидали провозглашения самодержавия. Но в данном случае Долгорукого испугала окончательная потеря инициативы. Учредительное собрание, коль скоро оно было бы созвано, перечеркнуло бы законодательную власть Верховного совета и, скорее всего, ликвидировало бы его.