Меж трех времен

Чем ближе я был к своей цели, тем тише, уродливей и неприглядней становились улицы. И вскоре на улице, которая наискось тянулась к Лагану, я увидел безобразные двухэтажные домишки, построенные вплотную друг к другу и подступавшие к самому тротуару. Здесь жили рабочие, докеры и судостроители. Ни огонька, ни звука - только из одного домика донесся до меня детский плач. Мостовая, вдоль которой я шел, была вымощена булыжником. В кварталах царила темнота, лишь на углах горели фонари - неровным, дымным, густо-оранжевым цветом; проходя мимо них, я чуял запах керосина, и моя тень то съеживалась под ногами, то удлинялась и растворялась в темноте.

Улицу, по которой я шел, пересекла другая - вымощенная плитками, пустынная, глухая. На другой стороне ее узенькая полоска тротуара тянулась вдоль кирпичной стены лишь на пару футов выше моего роста - перебраться через нее будет нетрудно. По ту сторону стены стояли разрозненные строения - в одних тускло горели окна, другие были погружены в темноту. Я смог различить кое-какие вывески: «Литейная»... «Футеровочная мастерская»... «Склад»... «Сушка дерева»... «Электростанция»... «Латунная сборочная мастерская»... «Гальванизация»... «Склад моделей»... «Сборка и крепление болтами»... «Обивочная мастерская»... «Красильная мастерская»... и еще много, много других. Почти повсюду было темно - ни движения, ни звука, лишь едва слышное шарканье моих подошв отдавалось эхом в ночи 1911 года.

Стена оборвалась, от улицы отходила огороженная площадка, перекрытая широкими деревянными воротами, на которых белела надпись: «Харланд и Вольф лимитед, судостроение». За площадкой тянулась все та же стена, а за ней - другие мастерские: «Медники»... «Латунное литье»... «Котельная мастерская»...

После длинного темного квартала стена повернула направо, и я последовал за ней, направляясь к Лагану. Последний поворот на Королевскую улицу - и вот я уже шагал меж двух кирпичных стен. «Временная контора»... затем «Главная контора» - там внутри горел тусклый дежурный свет. Между нею и «Мачтовой мастерской» был узкий проход.

Всего минуту, показавшуюся мне невыносимо долгой, я прислушивался, затем потянулся и закинул руки на край стены. И повис всей тяжестью тела на напрягшихся, окостеневших руках, вслушиваясь в тишину. Ни свистков охраны, ни лая сторожевых собак - все было тихо, и я вполз животом на стену, перебросил через нее ноги, спрыгнул, обернулся - и замер, не в силах оторвать глаз от того, что ожидал здесь увидеть - только оно оказалось больше, намного, немыслимо больше, чем я когда-либо мог вообразить.

28

Грандиозное зрелище предстало перед моими глазами - черный силуэт, гигантский абрис, врезанный в залитое лунным светом небо над рекой, которая через два дня примет в свои воды этого исполина. Под самым носом, острым, как лезвие ножа, темнел силуэт постамента - наверно, именно сюда поднимется через два дня женщина с бутылкой шампанского для совершения церемонии крещения корабля. Она разобьет бутылку об эту черную сталь, и тогда - я читал об этом - будет приведен в действие «гидравлический спусковой крючок». Медленно, почти неощутимо начнет увеличиваться расстояние между носом корабля и падающими остатками бутылки: фут... ярд... и, разом набрав скорость, черная стальная махина заскользит по скату вниз, корма обрушится в воды Лагана, взметнув фонтаны брызг, и исполинский корпус чуть заметно заколышется на воде, оказавшись наконец в стихии, для которой он предназначен. Тогда его отбуксируют в док, где гигантские краны опустят на палубу надстройки, завершится снаряжение корабля, и в необычайно короткий срок «Титаник» выйдет в свое мрачное, смертоносное, первое и последнее плавание.

Ну нет, теперь этому не бывать. Стоя в кромешной темноте между «Главной конторой» и «Мачтовой мастерской», я смотрел на черный исполинский силуэт, врезавшийся в ночное небо, и, сам того не ожидая, вдруг от всей души возненавидел этот новенький, с иголочки, корабль. Нам свойственно одушевлять корабли, присваивать им человеческие свойства; бывают корабли добрые, упрямые, глупые, но в этом великанском абрисе я увидел вдруг воплощение мрачного коварства и зла: он знал, этот монстр, знал, что предаст сотни людей, доверившихся ему, вышедших в его первое и последнее плавание. В этот самый миг где-то там, за сотни океанских миль отсюда, огромный айсберг дрейфует к месту встречи, и этот черный исполин дожидается той минуты, когда его нос царапнет массу голубоватого льда, хотя мог бы и разминуться с ней, хоть на фут, хоть на дюйм, и тогда все пошло бы по-другому.

Что ж, я пришел сюда, чтобы предотвратить эту встречу, и я - переходя от тени к тени, останавливаясь, чтобы прислушаться - двинулся к «Титанику», который высился передо мной с открытыми грузовыми люками. В этом и состояла простая идея Рюба: спустить корабль на воду сейчас, по стапелям, в Лаган - и на дно Лагана.