Между Ангелом и Бесом

Бррр… но от себя не убежать? Но я хотел попробовать…

Находиться рядом с ней стало невыносимо, больно физически. Моё нездоровое физическое влечение к несовершеннолетней сестре, смотрящей на меня наивными глазами и не понимающей почему я от нее отдаляюсь, сводило меня с ума. Я готов был лезть на стену и жрать бетон. Меня крыло. Я превратился в сексоголика. Трахал любую, попадающуюся на моем пути, чтобы притупить жажду, отвлечься от истинного источника своего вожделения.

Я ненавидел себя, чувствуя предателем и изменником. Решил найти того, кто мне поможет. Обратился в институт психологии под вымышленным именем в Канаде, тщательно скрываясь, чтобы никто из наших не узнал об этом визите, но врач не помог мне. Его вопросы о моем детстве и насилии вокруг меня раздражали. Докторишка не мог понять, что вся моя жизнь — сплошное насилие. Для меня это норма и искать тут патологию не стоит. И его вопросы не помогают мне справиться с собой.

Бесы вырвались наружу. Как люди подсаживаются на алкоголь и наркотики, так и я подсел на кровь. Я рвался в бой, искал драки, организовал потасовки, участвовал в побоях. Только стирая кулаки в кровь, я испытывал облегчение. Терзая своё тело, я наказывал себя за своё тайное влечение.

Меня приютили в этом доме, любили, а я мечтал о маленькой девочке — дочери моего приемного отца. Какое предательство может быть хуже?

Единственным способом удержать себя в узде — это было уехать подальше из Монако, заняться работой и собой.

Что такое наваждение?

Алёна росла, становилась взрослой девушкой, чью красоту обсуждали все вокруг. Она была копией своей матери, только в другой огранке. Алёна с детства была Гроссерия, а значит ей по наследству пришел тяжёлый и властный характер отца. Она знала себе цену и умела пользоваться своей внешностью.

Каждый раз, приезжая в Монако и встречая ее, я не мог не замечать, что она становится все прекраснее. Практически идеальной. Она любила меня и не скрывала это. Только любила Как Брата. Рассказывала об учебе, об одноклассниках. Как-то упомянула о мальчике, который ей нравится, о каком-то вшивом балеруне в трико, подающем большие надежды. Нужно было просто рассмеяться, но я пришел в бешенство, отругал ее за легкомысленнее, лишь потом осознавав — она не сказала ничего такого.

Какой балерун? Танцор ей в пару? Да Лука с Алисой еле сдерживали смех. Алёна сама еще не оценивала свой темперамент, ей никак не мог понравиться худенький мальчик в чешках.

Я ревновал её до искр из глаз. Сходил с ума при мысли, что кто-то может дотронуться до моей Малышки, чьи глаза освещали мою тьму. Она была светлый ангелом, удерживающим меня на плаву.

Тогда я стал следить за ней. Вся информация с ее устройств дублировалась на мой телефон. Все сообщения, социальные сети, все. Я жадно следил за ее жизнью на расстоянии. Оправдывая себя тем, что хочу защитить ее от какого-то мудака. Но это была чушь. Я как коршун следил за тем, чтобы никакой Жером не залез ей в трусы в летнем домике.

Однажды она отправила ему по телефону селфи из ванной в одних хлопковых трусиках, прикрывая грудь махровым полотенцем. Она скрыла практически все, даже фото в купальнике было более откровенно. Но внутри меня все колыхнулось. Я поклялся, что переломаю Жерому все пальцы, которыми он пытается увеличить изображение на экране телефона, пытаясь больше рассмотреть…

Мы отдалились, общались все реже, но связь между нами все равно была слишком прочной. До одного дня… оттолкнувшего Малышку от меня. Она перестала со мной общаться, закрылась в панцире, оставляя попытки общения. Она разорвала эту связь, разлюбила меня. И так для нее, наверное, было лучше.

Но даже тогда я следил за ней, провожая ее ночью домой, следуя за ней на расстоянии. Защищал от невзгод. Она даже не замечала, как я наблюдал за ней, пока она сидела в кафе с друзьями.

Алёна даже не подозревала, как плотно я участвовал в ее жизни, присутствуя очно или заочно на всех самых значимых событиях ее жизни.

Она говорит о боли, что она знает о боли? Я последние шесть лет живу в аду, принюхиваюсь как голодный шакал в каждой подворотне в поисках ее запаха. Лишившись зрения, я безошибочно ее найду, выслежу, где бы она не была.

Она отравила моё нутро собой в ту секунду, как открыла глаза, засела намертво в моем сердце.

Глава 17

Алёна

— Ошибаешься, я хорошо знаю, что это такое. — нервно сглатываю, разминая руки, которые Макс наконец-то выпустил из захвата. На белоснежных запястьях начинают проступать синяки. Осматриваю его украдкой, прикусывая кончик языка. Я в таком смятении.