Между ангелом и бесом

Волк зарычал, шерсть на загривке встала дыбом. Собака попробовала тявкнуть, но сорвалась на визг.

Неизвестно, чем бы кончилась ночная встреча, если бы кто-то не схватил Рыжего пса за хвост. Нервы несчастного Самсона и так были натянуты, как стру­на. Острая боль в ненужной пятой конечности была последней каплей, переполнившей тазик его смело­сти. Он с визгом сорвался с места. Волк, выйдя из ступора, кинулся за ним. Несчастные бежали к единственному островку безопасности — свету, что лился из окошка в избушке отшельника. Там они забились под крыльцо и под заунывные звуки пьяной песни уснули.                                                          

Великан остановился, прислушался и повернул назад к горам, проворчав громовым шепотом:    

— Собак развелось, как... людей. Ни днем, ни ночью покоя нет.

Топот его огромных ног еще долго сотрясал ни в чем не повинную землю.

Утро солнечным зайчиком промчалось по отдохнувшему миру.

— Вставайте, — звенел первый лучик проснувше­гося светила.

Все задвигалось, зашуршало, зашевелилось. Ноч­ные страхи опали с рассветной росой.

Старая дверь надрывно заскрипела и выпустила в ясный день из угара пьяной ночи больного с похмелья Гучу, всклокоченного, помятого. Во рту стоял отвратительный вкус, очень хотелось пить. Аминат участливо поддержал неопытного дегустатора под ло­коть.

— Заходи еще,— сказал он.— Ты хоть и бывший черт, но человек хороший! А за парней не волнуйся. Вылезайте, хулиганы!

Из-под крыльца с виноватыми мордами вылезли горе-мститель и сто подельник.

— Вот ведь черт! — удивился волшебник.

—  Что? — вскинулся Гуча.

— Да я не тебе, так, к слову, — пояснил старик. — Хотел же второго в осла превратить, а он, ишь, как обернулся, видать, нутро-то не такое простое, как кажется. Ну да ладно. А ты мне другой раз на пути не попадайся!

Аминат погрозил крючковатым пальцем Самсону достал из кармана мешочек и, вытащив оттуда шепотку травы, что-то прошептал над ней. Потом ду­нул — и ароматное облако окутало провинившихся.   Через минуту на земле сидели совершенно голые люди: Самсон, Бенедикт и толстый, пузатый, крас­норожий мужик с волосатыми руками.

— Боже мой! — застонал Гуча,— В глазах троится.

— Ба! - воскликнул волшебник. — Старый зна­комый! Ну как, видел, где раки зимуют?

Толстяк встал на корточки и принялся биться лбом об землю, приговаривая:

— Видел, господин волшебник! Прости, господин волшебник! Отпусти, господин волшебник, жена за­ждалась! Хозяйство, детишки, трактир - все на ней. Отпусти, господин волшебник!

— Да кто тебя держит, я же в сердцах тогда сказал, на наглость твою обозлился. Пристал, понимаешь как банный лист. Продай ему рецепты да образцы чтобы торговлю оживить. Это о нем я вчера расска­зывал.— Аминат хлопнул растерявшегося черта по плечу.— Забирай своих молодцов, а мне работать надо, ходят тут всякие, отвлекают! Ишь...

Отшельник отступил в избу. На головы расте­рянной компании полетели узел с одеждой и Гучина торба.

—  Прикройтесь, бесстыдники! Устроили у меня тут склад вторсырья, секонд-хенд, понимаешь. — Старик с ворчанием вышвырнул еще один сверток, и дверь, громко хлопнув, закрылась.

Четверо мужчин ошарашено смотрели на нее, изумляясь перепадам настроения у негостеприимного хозяина. Гуча опомнился первым.              

—  Ну, что рты разинули? Старый человек, шумные компании не любит, а ну оденьтесь, устроили бес платный стриптиз.— Черт тактично отвел глаза и  неожиданно для себя добавил: — Понимаешь.

Несчастные кинулись одеваться, путаясь в рукавах и штанинах и от этого смущаясь еще больше. Одевшись, люди разобрали поклажу и зашагали прочь от негостеприимной избушки и ее чудака хозяина, но не успели они сделать и десять шагов, как вновь услышали противный скрип несмазанных петель. Они остановились, не зная, чего еще ждать от чудака отшельника. Из избы на крыльцо выдвинулась бо­льшая котомка, в которой жалобно позвякивали бу­тылки.

— На вот, это тебе за моральный ущерб,— про­бормотал старик, не показываясь.

Трактирщик резво подбежал, схватил подарок и осторожно попятился, кланяясь и часто-часто говоря:

— Спасибо, господин волшебник! Уважил, гос­подин волшебник! Всю жизнь помнить буду, госпо­дин волшебник!

Ответом ему был лязг засова. Опомнившись, тол­стяк побежал догонять спутников.

Шли молча. У Гучи с похмелья болела голова, и он решил отложить головомойку на  потом. Самсон и Бенедикт все еще переживали ночное приключение. А толстый трактирщик подсчитывал будущий барыш, бережно прижимал к груди драгоценную ношу и обливался холодным потом при каждом не­осторожном шаге.

Тропка, петляя, уводила их от жилища Амината. Промелькнули на горизонте две полуразвалившиеся башни, осталась в стороне река, лес опять раскинул над путниками свои прохладные своды, становясь с каждым шагом все гуще и гуще.                      

Путники выбились из сил, но терпеливо ждали, когда Гуча разрешит отдохнуть. Остановились далеко за полдень. Молодежь, пряча глаза, кинулась собирать хворост для костра, а черт, сев напротив тол­стяка, наконец, спросил:

— Ты кто будешь, добрый человек?

— Джулиус, трактирщик, питейное заведение держу. Сам король Евдоким Третий заходит ко мне пива попить.