Между Азией и Европой. От Ивана III до Бориса Годунова

При Годунове страна отдалилась от Азии и приблизилась к Европе еще больше, чем при предшествующих правителях. Однако, в отличие от Ивана IV, который тоже считал западный вектор движения главным, Борис I ориентировался на мирные контакты с Европой. Когда возникала необходимость, он брался и за оружие, но избегал ввязываться в затяжные дорогостоящие конфликты.

Первой по важности внешнеполитической задачей было восстановление пошатнувшегося баланса в отношениях с победителями недавно закончившейся Ливонской войны – Польшей и Швецией.

Следовало ожидать, что главной проблемой здесь станет грозный и воинственный Стефан Баторий, заклятый враг Москвы. Польский король и в самом деле хотел воспользоваться раздорами внутри русской верхушки, начавшимися после смерти Грозного. Баторий попросил у сейма денег на новую войну, но не получил их. Удобный момент для удара по извечному сопернику был упущен. Если силы Руси подточила чрезмерная концентрация власти в руках неразумного самодержца, то бичом польско-литовского государства было нечто противоположное – крайняя слабость монархии. Даже такой сильный вождь, как Баторий, не мог преодолеть сопротивления аристократии. А в конце 1586 года он внезапно умер, и королевство вошло в период политической нестабильности – в то время, когда Русь из него вышла.

Началась очередная эпопея с выборами монарха. Умный и влиятельный коронный канцлер Ян Замойский поддерживал кандидатуру шведского кронпринца Сигизмунда (сына той самой Екатерины Ягеллонки, руки которой некогда добивался Иван Грозный). Могущественный клан магнатов Зборовских желал избрания эрцгерцога Максимилиана Габсбурга, брата австрийского императора. Но кроме двух этих польских партий была еще и литовская, по преимуществу православная, и ей хотелось видеть королем Федора Ивановича. Династическая уния с Москвой сулила литовским вельможам мир на границе и возможно даже возвращение некоторых утраченных владений, а про нового русского царя было известно, что человек он безвольный и ограничивать шляхетские свободы не станет.

Как ни странно, шансы слабого Федора I на польскую корону были гораздо выше, чем в свое время у сильного Ивана IV.

На Руси заинтересовались этой идеей – и вовсе не из-за честолюбия, которого Федор был начисто лишен. Да и Годунов, конечно, хорошо понимал, что королевский титул будет сугубо номинальным. Однако в Москве очень боялись победы Сигизмунда, который, заняв польский, а после отца и шведский престолы, объединил бы силы двух балтийских держав. В 1587 году Борис отправил на сейм великих (то есть полномочных) послов: своего троюродного брата Степана, одного из ближайших соратников князя Федора Троекурова и дьяка Василия Щелкалова, то есть в делегации были представлены и годуновский клан, и боярская аристократия, и высшее чиновничество.

Послы не скупились на посулы: обещали передать Речи Посполитой всю шведскую Прибалтику за исключением одной только Нарвы, льготы польско-литовским купцам, сто тысяч золотом на выплату долга венгерским наемникам из войска покойного Батория. Давали гарантию, что Федор останется жить в Москве и предоставит полякам с литовцами управлять королевством по собственному усмотрению.

Предложения были весьма заманчивыми, но на случай если они всё же не будут приняты, практичный Годунов проинструктировал послов поддержать австрийскую партию – только бы не одолела шведская.

Поначалу перевес был на стороне прорусской шляхты. Во время голосования на поле установили три символических «избирательных пункта» – подняли три знамени: с австрийской шляпой, шведской селедкой и русской меховой шапкой. Шапка собрала большинство голосов.

Однако затем в ходе «технического обсуждения» выяснилось, что проект династического соединения между Польшей и Русью неосуществим.

Сейм задал великим послам совершенно резонные вопросы: примет ли царь католическую веру и покорится ли римскому папе; согласится ли он, по крайней мере, венчаться в Кракове по латинскому обряду; примкнет ли русская церковь к греко-католической унии; станут ли писать титул польского короля выше московского самодержца?

Все эти условия, необходимые для Речи Посполитой, были, конечно, совершенно невообразимы для Москвы. Русские послы попробовали найти компромисс: царь-де согласен короноваться на границе, в городе Смоленске; папу он будет чтить и в католические дела вмешиваться не станет, но и православную церковь трогать не позволит; писать же польский титул выше русского никак невозможно. По сути дела, спор шел о том, какая религия будет главной и кто кого присоединяет: Русь – Польшу или наоборот.

Договориться не получилось. К тому же вместо живых денег, с помощью которых можно было бы приобрести лишних сторонников, русские привезли одни обещания.

Пока шла эта безнадежная торговля, остальные партии не сидели сложа руки. Решительный Замойский объявил, что избран Сигизмунд. Три дня спустя Зборовские провозгласили королем Максимилиана. Произошла короткая война, в которой австрийская сторона потерпела поражение.