Между Азией и Европой. От Ивана III до Бориса Годунова

Православие, выросшее из стремления «правильно славить» Господа, то есть вектора сугубо духовного, начинает превращаться в политическую концепцию. Во времена Ивана у русской церкви произошла смена приоритетов, не афишируемая, но очевидная – зародилось характерное для последующей российской государственности сращивание церкви с властью, причем церковь обрекла себя на подчиненное положение. Отныне ее главная миссия – «правильно славить» уже не Господа, а государя.

Ереси

Времена Ивана III – это период церковных расколов и «ересей», охвативших всю Европу. С точки зрения развития человеческой цивилизации это было естественным следствием выхода из темной поры Средневековья. Начиналось Возрождение. Бурно развивались искусства и ремесла, возникали новые, небывалые прежде формы общественной жизни, а вместе с тем пробуждалась и мысль. Человек стал больше о себе понимать, перестал довольствоваться слепой верой, начал задавать невообразимые прежде вопросы. То, что раньше принималось как догма, теперь требовало аргументов и доказательств. Над Западной Европой витал дух Реформации.

Такие же процессы, хоть и менее оживленные, в это время возникают и в православии – естественно, в той части Руси, которая была более всего развита и даже во время ордынского ига не разрывала контактов с Европой. Идейное течение, зародившееся в Новгороде, получило название «ересь жидовствующих», потому что, как установило произведенное много позднее расследование, смятение умов породил некий «жидовин» по имени Схария, побывавший в Новгороде еще в 1470 году. Этот еврей якобы вел ученые беседы с духовными лицами и мирянами, соблазняя их суетными умствованиями. «Был в Киеве Жид именем Схариа, умом хитрый, языком острый, – рассказывает Карамзин, воспроизводя официальную версию. – В 1470 году приехав в Новгород с Князем Михайлом Олельковичем, он умел обольстить там двух Священников, Дионисия и Алексия; уверил их, что закон Моисеев есть единый Божественный; что история Спасителя выдумана; что Христос еще не родился; что не должно поклоняться иконам, и проч. Завелась Жидовская ересь».

Существовал ли на самом деле сатанический Схария, доподлинно неизвестно (возможно, его придумали впоследствии следователи, чтобы очернить оппонентов), да и никакой оформленной ереси на Руси, в общем, не возникло. Но появилась мода на вольнодумие и скептическое отношение к догматам, затронувшая узкие, но очень влиятельные круги сначала новгородского, а затем и московского общества. Д. Лихачев пишет: «Вероятнее всего, это даже была не ересь, сколько движение вольнодумцев. Это было, по всей вероятности, гуманистическое течение». Некоторые священники выражали недовольство мздоимством в церкви и в знак протеста отказывались причащать прихожан. Возникли и элементы иконоборчества – несомненно отклик аналогичного движения в Западной Европе.

К «еретическим» разговорам, в которых участвовали немногочисленные книжники и умники, прибавилась нервозность, охватившая широкие слои русского общества: приближался 7000-й год от сотворения мира (по-западному 1492-й), и многие боялись конца света. Кто-то сулил Второе Пришествие Христа, кто-то ждал Антихриста. Известно, что осенью 1491 года крестьяне не хотели сеять хлеб – зачем, если все равно Апокалипсис?

На этом экзальтированном фоне в Новгород был назначен новый архиепископ – деятельный Геннадий.