Между честью и истиной

   Алиса еще раз хапнула ртом воздух, и ее наконец прорвало. Полина узнала, что вот с Алисой князь кофе больше не пьет и в казарме это уже заметили - а с ней, значит, еженедельно встречается. Голос у нее дрожал от злости и слез. А теперь, значит, Полина дружит с Дейвином, который такая сволочь, такая сволочь! Что и словами-то не сказать. И вообще, так нечестно.

   Полина про себя отметила, что не ошиблась ни на йоту. И решила, что гуманизм тут, пожалуй, полезен не будет.

   - Ну что же, - сказала она. - Значит, нечестно. А вынуть меня из камеры смертников только затем, чтобы сунуть в условия, где я все равно сама себе не принадлежу, получается, честно. И насчет того, плохо ли мне здесь - пуля была бы логичнее. И быстрее. И, положа руку на сердце, я предпочла бы именно этот вариант. Но ни ты, дорогая, ни твой замечательный князь меня об этом не спросили. Что тоже обалдеть как честно. И уж куда как честно с его стороны заявлять решения, которые все равно нельзя выполнить без посторонней помощи и года предварительных плясок трех юристов и двух групп правозащитников. А я пока подожду - что мне, плохо, что ли.

   И трюк удался: после пяти минут Алисиного рева в голос и влитого в нее стакана воды Полина получила хотя бы представление о сути коллизии между героической подпольщицей-ренегатом и диктатором-самодуром. Бедная деточка с месяц назад решила, что князь, то есть наместник, достаточно плюшевый, а ее положение настолько прочное, чтобы позволить себе истерику с полной потерей контроля именно при нем. В результате она получила закономерную потерю интереса с его стороны и теперь страдает. Полина продолжала про себя прикидывать, видит ли она уже результаты эмоционального насилия или просто реакцию на объектное отношение, или было что-то поинтереснее с его стороны, и поставила очередную галочку в умозрительном списке напротив имени наместника, когда приводила Алису к пониманию все одной и той же простой мысли.

   - Смотри, какой неприятный вышел разговор. Между прочим, со мной. Заметь, не первый раз. А боишься ты совсем другого человека. Алиса, дело ведь не в методах, а в твоем богатом внутреннем содержимом. Он угрожает, возможно, действительно страшными вещами, но по-настоящему страшны не угрозы, а кое-что другое. И это другое ты легко позволяешь с собой сделать тем, кто не начинает с угроз, а прямо тычет тебя в больное, зная, что ты ходишь вся нараспашку со своими душевными ранами наперевес и рассчитываешь на жалость. Застегнись наконец. Не куртку, а свой богатый внутренний мир - застегни его и начинай наводить там порядок. Пойдем в казарму, тебе пора.

   Встретив Сержанта и передав ему Алису, идущую нога за ногу и смотрящую в асфальт, Полина сказала ему: "Ей бы пробежаться сейчас. Десяточку, наверное. Должно хватить, но вы сами посмотрите".

   Пашу Дейвин нашел в пышечной около Сенной площади. После приветствия и обмена рукопожатием, заменявшим местным объятие, Дейвин сказал, что пришел с кислым разговором и лучше бы не в публичном месте. Паша качнул головой, сказал: "Ну ты сложный" - и увел его в закоулки Апраксина двора, где Дейвин был вполне готов встретить и оборотня, но к счастью, хоть без этого обошлось. Поднявшись на второй этаж одного из корпусов и пройдя по коридору не меньше половины здания, они оказались в небольшом чистеньком офисе с креслами, столом, кофе-машиной и даже цветком на окне.

   - Тут тебе нормально? - спросил Паша.

   - Да, вполне, - кивнул Дейвин и выложил на стол три фото. - Ты знаешь кого-нибудь из них?

   Паша вгляделся и присвистнул:

   - Шустро работаешь... лично нет, не представлены ни с кем.

   - А что ты о них знаешь?

   - Дэн, это официальный разговор?

   - Нет. И не будет им ни в каком случае, обещаю.

   - Хорошо. Федор - вот этот, на левом фото, большой мастер короткого проекта, типа "пришел, увидел, наследил". Их таких в десятые годы было до хрена, а потом большинство естественным порядком закончилось, в том числе и физически, а этот, видишь, выжил. Дел с ним иметь нельзя, но так не вредный. Вот этот, Игорь, - Паша замялся, - не знаю, как тебе объяснить... Он полусвой. Деньги открыто при нем оставить можно, а вот язык распускать я бы не стал. Оба трутся возле "Ключика от кладовой". А третью я не знаю. А чего у вас к ним?

   - А у нас к ним, Паша, ряд вопросов на тему причин их внезапной лояльности нашим досточтимым и предполагаемой цены этой их лояльности для Полины Юрьевны Бауэр.

   Паша откинулся на спинку кресла, посмотрел в потолок и сказал несколько слов, смысл одного из которых Дейвину не был известен, а еще два явно были глаголами, но Дейвин не смог вообразить действия, ими обозначаемые. Потом обратил взгляд на графа.

   - Не для передачи, конечно?

   - Пока да, - кивнул да Айгит, - я тебе сам скажу, когда можно будет передавать.

   Паша воззрился на него совсем удивленно. Граф усмехнулся:

   - Я вас еще во время прогулки угадал. Сопротивление - это уже вы. Или вы - уже Сопротивление. Точнее, оппозиция. В общем, мы друг друга поняли, ведь так?

   Паша сидел с никаким лицом и смотрел мимо Дейвина в стену.

   - Ну, и чего теперь?