Между дьяволом и глубоким синим морем

Я достала чёрное вечернее платье и искусственный жемчуг из деревянного сундука, — очень в стиле «Завтрака у Тиффани», — и зашла в шкаф, чтобы переодеться. Когда я вышла, Ривер посмотрел на меня и улыбнулся. Милой, одобряющей улыбкой.

— Тебе нужно убрать волосы наверх.

Я рылась в маленькой шкатулкес дешёвыми украшениями, пока не собрала жменю шпилек. Затем у меня за спиной появился Ривер, и его длинные загорелые пальцы начали поднимать мои волосы — одну прядь за другой — закручивая их и закрепляя, пока все не были собраны в грациозный пучок. Мои волосы были жёсткими от соли с пляжа и спутанными от ветра, но парню удалось придать им чертовски элегантный вид. Учитывая обстоятельства. Когда он закончил, я подошла посмотреть на себя к одному из больших гардеробных зеркал — оно было искажённым и запятнанным от многих лет на чердаке, но я всё ещё могла рассмотреть половину своего лица.

— Где ты этому научился? — спросила я, касаясь ладонью волос. — Погоди… дай угадаю. Твоя мать — парикмахер.

Ривер засмеялся, но улыбка не коснулась глаз.

— Нет. Мама… часто ходит на вечеринки. Пока она накладывает макияж и подбирает украшения, мы разговариваем. Она научила меня укладывать ей прическу, когда я был маленьким. Вот так.

Эта информация казалась такой личной… Настоящей… В смысле, не ложью. Я заинтересовалась, и мой язык зачесался от желания задать наводящие вопросы. Но Ривер ушёл и начал копаться в красном сундуке у фонографа. Видимо, разговор был окончен.

Я прижала пальцы к волосам и развернулась, чтобы снова увидеть своё отражение. Представила Ривера маленьким мальчиком с прямым носом, кривоватой ухмылкой, но также с мягкими, гладкими щёчками и тщедушным тельцем, как у Джека. Представила, как он помогает маме сделать причёску на вечеринку. Это было чертовски мило и слегка притупило то чувство, над которым я работала ещё с кладбища.

Люк подошёл к зеркалу и отпихнул меня с дороги, чтобы рассмотреть себя. Улыбнулся тому, как полоски натягивались на его груди и руках. А затем улыбка парня испарилась, и его пальцы взметнулись ко лбу.

У Люка был «мыс вдовы»[3], и он уже беспокоился об облысении. Я часто ловила его на том, как он смотрел на своё отражение в зеркале или окне, наклоняя голову в разные стороны, чтобы убедиться, что волосы не редеют.

— Ви, глянь-ка, — сказал он, указывая на голову. — Глянь! Они поредели. Клянусь, они поредели!

— Вовсе нет, — ответила я, не глядя.

— Ты уверена? Я не могу облысеть, Ви. Просто не могу. Мне не пойдёт лысина.

Я вздохнула и тихо посмеялась.

— Твои волосы не поредели. Даю слово.

— Ладно, — брат сделал глубокий вдох и отвернулся от зеркала. — Я тебе верю.

Я снова рассмеялась, а затем обернулась к Риверу, который только что вышел из шкафа в наряде итальянского крестьянина. Даже с красной косынкой вокруг шеи. Наверняка одежду оставили богемные друзья моих родителей. Парень даже где-то откопал укулеле и сел на один из рваных бархатных диванов, наигрывая аккорды из «Лунной реки»[4] в честь моего платья.

Джек осматривал комнату, пока не нашёл клетчатый жилет и твидовый берет. Он улыбался, и мне казалось, что мальчик хорошо проводил время, но он был таким тихим… У меня появилось впечатление, что он привык быть молчаливым и смирным. Парнишка не был похож на остальных детей: безрассудных, невинных и озорных. И я гадала, почему.

Джек отнёс свой костюм в шкаф и вышел, походя на уличного парнишку из фильмов, который продавал газеты на углу. Это было чертовски мило, хоть я не считала себя особо восприимчивой к милостям. Мне захотелось сесть и нарисовать его, прямо сейчас. А желание снова взяться за кисти у меня уже давно не появлялось.

Мы с Люком научились рисовать раньше, чем говорить, и пока другие дети баловались с карандашами, у нас была коробка акрила. Но, наблюдая, как родители многие годы ставили в своих приоритетах искусство выше детей, меня затошнило от всего этого. Я окончательно рассталась со своим хобби прошлой осенью, когда они уехали в Париж. Люк не рисовал годами, с момента смерти Фредди, насколько я знала. А парень был гораздо талантливее меня. Он был очень хорош, прямо как наш отец.

Я вспомнила о влажных кисточках в гостевом доме.

— Люк, ты снова рисуешь? — я посмотрела на него, сидящего в полосатом костюме рядом с Саншайн на кучке пыльных, старых, бархатных подушек. Он проигнорировал меня и стал ласкать её ухо. Я пнула его по ноге.

— Просто скажи, ты снова начал рисовать? Это бы сделало меня счастливой.

Но брат не ответил, просто продолжил целовать подругу. Может, он считал это слишком личной темой для обсуждения. Я снова его пнула, но отстала.