Между двух миров

Словом, в душе Ланни Бэдда происходил моральный кризис. Генуэзская конференция была для него не отдыхом, а временем внутренней борьбы и глубокой тревоги. Он никому не говорил об этом, если не считать короткой беседы со Стефом; и, конечно, его отец ничего не делал, чтобы облегчить ему этот кризис — внимание Робби было целиком устремлено на добычу, и у него не было времени для всяких глупостей. Если бы он знал, что сын его страдает, помогая ему вырвать нефтяную концессию, он отмел бы в сторону эти пустые бредни, которые надо возможно быстрее преодолеть. Время от времени, на досуге, можно сидеть и слушать радикальную болтовню, называемую «идеями»; но именно теперь предстояло заработать или потерять большие деньги, и, если Робби нужно было рекомендательное письмо, он старался его получить; если ему нужна была информация, он предлагал Ланни пойти и добыть ее; и он не спрашивал у Ланни, согласуется ли это с его понятиями о деликатности и хорошем тоне.

Итак, Ланни бродил по улицам старинного города, пожираемый огнем внутреннего разлада. Нужно ли ему столько денег? Нужно ли так много денег кому бы то ни было? Даже если допустить, что нужно, — кто имеет право калечить мир, чтобы добыть их? И притом называться «практическим человеком», а всех других называть «мечтателями». Этот вопрос созревал в душе Ланни восемь лет — точнее говоря, с 31 июля 1914 года.

Да, это был кризис. До сих пор Ланни приказывали думать так, как он не хотел думать, и это было достаточно тяжело; теперь ему приказывают говорить то, чего он не хочет говорить, и делать то, чего он не хочет делать, — и это гораздо хуже. Он неожиданно поймал себя на мысли, что его удивительный отец, идеал его детства и юности, в сущности упрямый и не очень чуткий человек. Ланни, конечно, любил его, но это и делало его таким несчастным, разрушало его душевный мир; оказывается, можно любить отца и все же открывать в себе такие предательские мысли о нем!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Кровь мучеников

I

Ллойд Джордж открыл Генуэзскую конференцию одной из своих самых блестящих и убедительных речей. Всякий другой на его месте был бы встревожен и озабочен, — он был остроумен и весел. В своем словесном полете он проявил и решимость и великодушие; это грандиознейшая в истории Европы конференция, сказал он, она восстановит порядок в Европе. Это была такая благая весть, что делегаты двадцати девяти наций встали и громко рукоплескали ему. Когда церемония кончилась, английская делегация удалилась на виллу «Альбертис» и начала спорить с французами и бельгийцами об условиях, на которых можно предоставить заем России; и эта процедура длилась шесть недель, после чего конференция разошлась, ничего не сделав.

Во время первой встречи с русскими Ллойд Джордж потребовал возмещения убытков, причиненных конфискацией или повреждением собственности английских подданных; общая сумма убытков была исчислена в два миллиарда шестьсот миллионов фунтов — кругленькая цифра, которую русским любезно предлагалось признать своим долгом. Чичерин, народный комиссар по иностранным делам и глава советской делегации, вежливо ответил, что русские охотно готовы сбалансировать эти претензии со своими претензиями к английскому правительству за ущерб, причиненный английской армией в Архангельске и Мурманске, а также армиями Врангеля, Колчака и Юденича, которые финансировались Англией. Этот ущерб составлял в общей сложности пять миллиардов фунтов. После этого обмена счетами англичане удалились пить чай и больше к этой теме не возвращались.

Французы, конечно, имели колоссальные претензии к России: ведь их банкиры ссужали деньгами царя. Советские представители возражали, что эти деньги были употреблены на вооружение России в интересах Франции и что на погашение этого долга пошло девять миллионов жизней. Они предъявили французам те же претензии, что и англичанам: белые армии Деникина субсидировались Францией, ими руководили французские офицеры, и они опустошали Украину в течение трех страшных лет. Таковы были позиции сторон в процессе «большевистская Россия против буржуазной Франции». Спрашивается, на какой же основе могли они разрешить этот спор?

Практический Ллойд Джордж сказал: Давайте забудем старые претензии, ведь русскив явно не в состоянии удовлетворить их. Будем добиваться чего-нибудь реального. Нефти, например! У русских она есть, и мы можем бурить и извлекать ее. Давайте арендуем нефтяной район, скажем, на девяносто лет, и пусть часть нефти идет в счет погашения долга. Но упрямый Пуанкаре сидел в своем парижском кабинете, днем и ночью роясь в документах, — пухлолицый адвокат, законник и буквоед, для которого слова были священным фетишем, старые сделки — безусловным обязательством и старые прецеденты — решающим доводом. Для него было вопросом чести заставить большевиков признать свои долги. Робби Бэдд сказал со свойственным ему сарказмом: им; бы следовало сделать то, что делают с нами французы, — признать, а затем не платить!

II