На перекрестке Гейт и Предпортовой танцует красивый, цветной фонтан, конечно же в нем не вода, а мутный ауриент, достаточно дешевый, чтобы тратить его на развлечения. На фасадах перемигивается иллюминация, вверх улетают бумажные фонарики, из открытых окон слышится музыка и смех. Ты сворачиваешь на Предпортовую, а потом в Красный переулок. Вдоль красных, глянцевых стен, подпирая основание этого мира, стоят девушки. Короткие юбки, длинные сапоги, раскрашенные лица и татуировки, татуировки, татуировки. Татуировок так много и они такие причудливые, что иногда даже цвет кожи не распознать. Много модифицированных, продолговатые зрачки и чешуя, клыки и бритые черепа. Человеку не нравится быть человеком. Это идеальная почва для кауров, которые всего за несколько десятилетий глубоко проросли в штатах своей грибницей. Их дары — удовольствие и забвение, счастье без чувства вины и искупления, слепые матери заботливо провожают до самого края, за которым ничто, лишь белый, мелкий песок пустыни Арради, чтобы никто и никогда не вспомнил, что мир замкнут в круг из которого выхода нет.
— Эй, сладенькая, погадать тебе на удачу? — кричит хриплый, прокуренный голос. — Могу показать где тут рай, обещанный Единым, за пару латти всего, не скупись!
В воздухе висит тяжелый запах арруто, дхаки и сигаретного дыма. У тебя кружится голова. Боль расходится волнами по телу. Что же все таки значит быть человеком? Как им быть, когда знаешь, что смерти нет. Ты оглядываешься вокруг, каждый здесь, не задумываясь, отдаст все человеческое за щепотку оранжевого порошка.
Ты сворачиваешь в тупик. Перед тобой дверь, тяжелая, металлическая, вся исписаны граффити и оберегами, но изначально на ней двойной слой сеорида. Вот сейчас человеческая оболочка тебе очень пригодится, люди — добыча и их всегда с удовольствие ждут за любой такой дверью. По ту сторону охранник, но ты ему не интересна, он кивает, ставит тебе печать на левое запястье и жестом показывает проходить. Внутри шумно, играет ритмичная музыка. Дым стоит, как туман в Адаре, руку протяни и ее уже не видно. Приходится ориентироваться на слух, ты проталкиваешься через толпу, туда, где судя по разгоряченным крикам идет бой. На твоем пути то и дело попадаются стеклянные витрины, где танцуют, как в замедленной съемке, одурманенные, голые куклы. Мимо проносятся официанты традиционно — хитти, тощие и лохматые генномоды. Ты с трудом добираешься до скамеек, что стоят вдоль ринга, но на них никто не сидит, все толкаются и лезут к канатам. Деньги бросают прямо под ноги бойцам, туда же летят плевки и остальные жидкости. Двое дерутся на кулаках, без защиты, только руки замотаны тряпками. Никаких судей, никаких правил. Даже твое человеческое обоняние улавливает в воздухе кровь, к которой примешиваются пары алкоголя и запах пота. Ты морщишься. Ольги ты не видишь и продолжаешь двигаться дальше, туда, где, как ты помнишь, должны быть вип-столики. Чем ближе ты подходишь, тем отчетливее слышны фильтры и прозрачнее становится воздух, дым рассеивается и ты видишь Ольгу издалека. Между вами метра два и пять ступеней лестницы. Она сидит к тебе в полоборота, за крайнем столиком в компании лысого парня в татуировках и худой блондинки. Детектив Полански не при исполнении. Она прикладывается к бокалу, смеется, наклоняется к девушке и что-то шепчет ей на ухо. Та звонко смеется, закидывая голову. Нарочито и безвкусно, но эффективно. Взгляд Ольги туманится и скользит по шее, плечам и груди. Девушка чуть подается вперед, но глаза опускает, случайным жестом откидывает белую прядь со лба.
Ты наблюдаешь отстраненно, по привычке убрав руки за спину и чуть наклонив голову к плечу, всем телом ты задаешься вопросом: какого джа она здесь забыла? Откуда то из глубины памяти возникает образ извиняющейся Ольги, постоянно повторяющей, как она занята на работе.
Ты трясешь головой, выбрасывая все не относящееся к этой жизни, к этой оболочке и к этому, конкретному моменту. Ты здесь не для этого.
Ты пропускаешь пьяную, хихикающую парочку и спускаешься по ступенькам в нижний зал, где стоят столики. В этот момент кто-то хватает тебя за руку и резко разворачивает. Ты оказываешься лицом к лицу с незнакомцем в солнечных очках, очки выглядят нелепо, но ты мгновенно понимаешь, что он прячет глаза. Оранжевую радужку. Это последняя стадия, таких уже не лечат. Губы у него потрескавшиеся и бледные, кожа рыхлая, лицо отечное, местами ты видишь гематомы на руках и шее. Он больно сжимает твою руки и притягивает тебя всё ближе к себе. Из-за дхаки в крови образуется большое количество кетонов и он него пахнет растворителем. Ты это знаешь, как знаешь и то, что перед тобой уже покойник, просто он еще этого не осознал. Он и умирать будет, не осознает, ведь его дофаминовые рецепторы поднимут его на небеса намного раньше.
— Ларс, Ларс у тебя есть? — шепчут потрескавшиеся губы. Левой рукой от чуть приспускает очки и смотрит на тебя затравленным взглядом. — Раф мне не дает. Может у тебя есть? Я отдам. Клянусь! Завтра!