– А это что? – Бойкая девчонка уже цепко держала в руках белый с красными полосами фирменный конверт – в такие работники фотоателье кладут готовые фотографии. – Ой, это же фотографии с Лешкиных проводов! Ну, тот день, когда он в армию уходил, как интересно-о! Маринка все собиралась пленку отдать на проявку, да, говорит, руки не доходили! Значит, она ее отдала на днях? И фотки уже напечатали?!
Она живо растеребила конверт. В быстрых пальцах замелькали глянцевые прямоугольники:
– Вот здорово! Тут все! Тетя Тоня, и Марина, и Леша, а вот Егор с Иркой этой его – терпеть ее не могу, подлиза! Классно!
– Позволь-ка, – я бесцеремонно забрала из Аленкиных рук снимки и веером разложила их на столе. Прищурив один глаз, я долго всматривалась в фотографии.
– Боюсь, что ничего особенного тут нет. Обычные фотографии. Никакой загадки, – сказала я наконец.
– Пусть пока так полежат, – Аленка поправила один снимок, чтобы разложенные карточки смотрелись более живописно. – Пусть Горгоша посмотрит!
Затем она быстро покидала вещи сестры в портфель, унесла его обратно и вернулась в комнату.
– Ну ладно, Аленка, я пойду. Ты молодец, все мне рассказала, что знала… Спасибо! Почаще к Марине в больницу заглядывай! Ты маленькая еще, не понимаешь, какое это горе для женщины – потерять ребенка. Тем более от любимого человека…
– Но это же неправда! – вдруг сказала Аленка и даже привстала в своем кресле. Голубые глаза ее под вздернутыми полукружьями белесых бровей выражали осуждение и обиду – как будто ей вдруг надоело терпеть каждодневный обман. – Это неправда!
– Что неправда?
– Что Марина была беременна от Алеши! Вот что неправда! – с досадой выкрикнула девчонка.
Вид у нее был такой сердитый, что я невольно застыла, не дойдя до двери.
– Как не была беременна от Алеши? Да ты что говоришь-то? Почему?! – разыграла я полнейшее изумление.
– Потому что это я беременна от него, – пожала плечами девчонка. – Да! И уже на четвертом месяце!
Это был удар под дых. Мне понадобилось целых полминуты на то, чтобы осознать сказанное ею.
– Так… Замолчать. Сесть. Успокоиться. Собраться. И все рассказать! Мне! Немедленно! – приказала я, придя в себя.
– А мне и нечего скрывать! – захорохорилась Маринина сестренка.
Когда Алеша Протасов впервые появился в доме Ильинских, ему было пятнадцать, а Аленке – двенадцать с половиной лет. Вообще-то парнишка изначально учился со старшей Аленкиной сестрой в одной школе, но захаживать в этот богатый дом стал только в старших классах – может быть, до тех пор он стеснялся своей латаной одежки и растрескавшегося портфеля с перемотанной синей изолентой ручкой. Когда же Марина с Алешей вступили в юношескую пору, драные джинсы и нарочито застиранные майки стали даже модными – и парень расправил плечи.
Несмело обтирая подошвы дешевых кроссовок об их цветной половичок, он поглядывал вокруг – и вдруг наткнулся взглядом на Аленку: она выглядывала одним глазом из-за палисандрового шифоньера в прихожей. Наверное, девчонка очень забавно выглядела, или, может быть, Алешу тронула ее непосредственность – оглянувшись на Марину, он вдруг показал Аленке язык. А потом свел глаза к переносице и со свистом втянул в себя щеки – получилась такая клоунская гримаса, что Аленка прыснула в кулачок и еще немного высунулась из-за шкафа, чтобы было удобней смотреть.
– Брысь отсюда, – строго, но не зло, приказала ей сестра, беря парня за рукав. Они скрылись в Марининой комнате, оставив Аленку стоять у шкафа. Девочка надулась, но ненадолго: она вообще не умела задумываться о чем бы то ни было долго.
В общем, Маринкин друг, о котором иногда говорилось в доме с тревогой (родителей беспокоило то, что этот мальчик – из неблагополучной семьи), легкомысленной Аленке понравился. Они стали здороваться и перешучиваться при встречах, хоть встречи эти и не были слишком частыми: учителя считали Аленку необыкновенно предрасположенной к изучению языков, и она занималась в другой школе, с английским уклоном.
Алеша не занимал в Аленкиной голове слишком много места: пока еще там теснились детские прыгалки, прикольные мультики, попсовые концерты и одноклассники, которых при первой же возможности надо было во что бы то ни стало сунуть головой в сугроб – девочка росла боевой.
Так продолжалось года два. До тех самых пор, пока повзрослевшая Аленка, сидевшая напротив Алеши на Маринкином дне рождения и от нечего делать рассматривавшая Лешку прямо лоб в лоб (рядом чинно восседали папа с Горгошей), не подумала вдруг, что этот Протасов, в сущности, очень красивый парень.
«Даже очень-очень красивый, – размышляла она позже, уже лежа в кровати. – На какого-то киноартиста похож… На Брэда Питта… или на Бандероса?» Засыпая, Аленка видела перед собой это смуглое лицо в обрамлении смоляных кудрей, с прямым носом и огромными глазищами, в бездонной черноте которых как будто скрывалась какая-то тайна…