Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век

В девять лет жизнь мальчика опять переменилась. Воцарившийся Дмитрий вернул в Москву репрессированных прежним режимом «родственников» и возвратил им вотчины. Через год, уже при царе Василии, Михаил поступил на кремлевскую службу, получил чин стольника – вроде бы хорошее начало придворной карьеры для десятилетнего отрока, но московскому двору в те годы было не до пышности. В Тушине утвердился второй царь, и Филарет Романов скоро сделался при нем главой церкви. Сын «тушинского патриарха» все это время оставался в Москве, фактически на положении заложника.

Потом настали еще более нервные времена. Филарет оказался в польском плену, и сын опять разлучился с отцом, теперь надолго. В столице произошел переворот. Потом ее заняли поляки. Потом была долгая осада, сопровождавшаяся бесчисленными испытаниями. Все это время подросток и его мать жили у дяди Ивана Никитича Романова, пособника оккупантов. Семейство могло погибнуть от бомбардировок, пожаров, от рук мародерствующей солдатни, могло умереть от страшного голода, а после изгнания из Кремля (напомню, что перед сдачей поляки избавились от всех лишних ртов) могло стать жертвой разгульного казачества – но счастливо избежало всех опасностей.

Марфа увезла сына от войны в костромскую глушь, подальше от московских страхов. Однако пересидеть грозу в тихом месте не удалось: шестнадцатилетнего Михаила без его желания и даже ведома избрали во всероссийские самодержцы и, не обращая внимания на рыдания, повезли царствовать.

Есть люди, которые сами создают события, но первый Романов был из тех, с кем события происходят. Перепады в судьбе не развили в нем волю, а подавили ее. Он привык не решать, а подчиняться. Поэтому сначала правил вдвоем с матерью, затем вдвоем с отцом – собственно, не правил, а лишь осуществлял церемониальные функции. Оставшись один и достигнув зрелого возраста, царь и впоследствии ничего не предпринимал без одобрения советников.

Разглядеть живой характер в вялых проявлениях этой вялой личности не так просто. В юности, подростком, Михаил был робок, скромен, осторожен и рассудителен – что при такой судьбе неудивительно. Повзрослев, стал «мужем милостивым, кротким, крови нежелательным» (так его аттестует «Хронограф»).

«Нежелательность крови», впрочем, кажется, была следствием не природной мягкости, а трезвого расчета. Голландец Исаак Масса в письме 1614 года пишет о новом русском монархе: «…Царь обнаружил добрые признаки: когда немедленно после избрания его ему доложили об одном господине, которого следовало наказать за важный, учиненный им проступок, то он ответил: “Вы разве не знаете, что наши московские медведи в первый год на зверя не нападают, а начинают охотиться лишь с летами”». Самодержавие теперь стало совсем не тем, что при Иване Грозном. «Грозность» – метод дорогостоящий, требующий соответствующего аппарата, да и после тяжких испытаний несчастную страну, едва «от кроворазлития християнского» успокоившуюся, тревожить лишней жестокостью было бы неразумно.

Тот же Масса рассказывает, что юный царь «вполне необразован и до такой степени, что мне неизвестно, может ли он даже читать письма». Удивляться этому не приходится – известно, в каких условиях проходило детство Михаила. Однако впоследствии царь наверстал упущенное. Он был любознателен, не чужд наукам. Через двадцать лет после Массы другой иностранец, Олеарий, сообщает, что государь живо интересуется астрологией, географией, астрономией, землемерием и «иными многими надобными мастерствами».

Московский двор был беден, у царя имелось мало возможностей исполнять свои прихоти, но Михаил не был капризен. Известно, что он очень любил сады и цветники – не слишком дорогая привязанность. Любил музыку, даже пригласил из Голландии органных мастеров. Кажется, самой отчаянной личной тратой царя был заказ музыкального «стримента» с механическими певчими птицами, обошедшийся казне в 2676 рублей и два сорока соболей.

Царь Михаил. Неизв. художник

К портрету Михаила следует добавить, что ездил он только в недальние богомолья и никогда не командовал войсками. Первые Романовы вплоть до Петра вообще не отличались воинственностью, почти обязательной для монархов той эпохи.

Явственней всего характер Михаила проступает в коллизиях личного свойства. Когда речь шла о делах семейных, царь мог проявлять и упрямство – но в конце концов все-таки поддавался давлению окружающих. (Один такой эпизод, имевший политическое значение, будет описан в следующей главке.)

В целом же матримониальная и семейная судьба этого царя была нелегкой.

Новая династия очень нуждалась в международном признании, а Россия – в укреплении пошатнувшегося престижа, поэтому несколько раз предпринимались попытки заключить брачный союз с каким-нибудь европейским царствующим домом. Но такая партия никому не казалась завидной, к тому же московиты выдвигали немыслимое требование о переходе будущей царицы в православие.