Между льдом и пламенем (СИ)

Облик Мэнора, что тут же возник в ее голове, вызвал неприятное покалывание на месте шрама, а рука сама собой метнулась к нему, будто защищая поврежденную кожу от несуществующей опасности. Этот жест не скрылся от Малфоя, подавляя в нем желание продолжить словесную баталию. Джинни замерла, ожидая нападения и переводя взгляд с подруги на слизеринца.

— Тебе не обязательно менять фамилию, чтобы сравнять мой дом с землей, Грейнджер. Это меньшее из зол, что могут справедливо обрушиться на Малфоев, — мрачно ответил блондин и встал с дивана. — Блейз вы сегодня с Дафной дежурите, пойдем. Я пройдусь с тобой до первой точки патрулирования, — и Малфой молча вышел из гостиной.

Забини кивком попрощался с гриффиндорками, что сидели в немом шоке от слишком спокойной реакции Малфоя на слова Гермионы, но итальянцу все же махнули.

***

Как же Малфоя бесила привычка Грейнджер влезать во все конфликты и защищать не только близких друзей, но и смутно знакомых учеников Хогвартса. Он готов был поспорить, что и слизеринцев, попавших в беду, доблестная гриффиндорка непременно спасет.

Драко не отрицал о чересчур близких родственных связях между Священными, и ему казалось просто сумасшествием практически в двадцать первом веке придерживаться браков по договоренности, что заключались между чистокровными семьями, как только ребенок успевал родиться. На самом деле, Малфой с юных лет не испытывал желание следовать многим традициям своего рода, но из-за строгого нрава Люциуса и его жестких карательных мер, если наследник не проявлял требуемых от него манер и уважения к устоям, Драко предпочитал держать свое мнение при себе. Тем более, когда в его мыслях появилась магглорожденная волшебница с Гриффиндора. Не владея Окклюменцией на первых курсах и желая избежать гнева отца, Малфой выбрал один из самых легких для себя путей (так в его воспоминаниях Люциус не смог, если решился бы проверить, наткнуться на нежелательные для наследника Малфоев) — унижать юную волшебницу, что покорила его своими тягой к знаниям, гордостью и независимостью. Другими словами, Гермиона Грейнджер являла собой женское воплощение младшего Малфоя. Устоять перед этим сходством характеров было невозможно. Различие было только в том, что Грейнджер не упускала случая выйти на амбразуру, защищая своей хрупкой фигурой двух дружков-идиотов и весь львиный факультет. Видимо, все гриффиндорцы, не сговариваясь, отдали всю храбрость собственных характеров ей. Однако в Гермионе проскальзывало и что-то слизеринское: тренировки Отряда Дамблдора в Выручай Комнате, зачарованные галлеоны, проникновения в Гринготтс под Оборотным в обличие Лестрейндж. К тому же, она всегда ухитрялась непонятно как, вытащить Поттера и Уизли из всех передряг, в какие те умудрялись попасть, пока Грейнджер грызла гранит науки в Библиотеке.

Хотя Драко и высмеивал внешность гриффиндорской отличницы, но он еще при их первой встрече в Хогвартс-экспрессе заметил в ней что-то особенное. Уже в более старшем возрасте, на Святочном Балу, Малфой дал этому название — чистая красота. Тогда, на в Большом Зале, в нежно-розовом платье Грейнджер словно цветок порхала в первом танце со слишком неотесанным для нее Виктором Крамом. На лице гриффиндорки казалось, не было макияжа вовсе (но Малфой в этом сомневался). Паркинсон, что была его парой на Балу, накрасилась словно дешевый фокусник на маггловской ярмарке. Да такими были все ученицы Хогвартса в сравнение с Грейнджер. Маленькое исключение составили лишь француженки из Шармбатона, знающие меру. И с того памятного вечера Малфой ассоциировал Гермиону с чистыми в своей утренней свежести нежно-лиловыми розами, что так любила его мать Нарцисса и собственноручно высаживала в саду Малфой Мэнора.