Между львом и лилией

План не блистал полководческим размахом, расчёт был на наглость и неожиданность. Атаку решили начать в «час волка», то есть под утро. Антон облюбовал себе позицию, расстелил каримат, и с удобством устроился в небольшой ложбинке. Со своего места он мог спокойно простреливать центр деревни и ее северное предместье, где и располагались интересующие их дома. Метрах в десяти от него расположилась снайперская пара. Корректировать их должен был Урал, у которого для этих целей был ТОД[72].

Планировалось, что снайпера уберут часовых на башенках, после чего будут работать лишь на прикрытие основных сил группы. Антон уже начал было придремывать, когда в ухе раздалось:

– Руссо-Самуму. Я на позиции.

– Я – Руссо. Принял. Все готовы?

– Я – Урал. Один-один[73].

– Тогда начали.

И тут же рядом послышался голос Урала, выдававшего целеуказания снайперам:

– Дистанция 417 метров. Ветер юго-восточный, до 3 м/с.

Снайпера, заранее распределившие между собой цели, ввели поправки и навелись каждый на своих часовых. На дальней стороне было четыре поста и снайпера работали залпом, от краев к середине.

– Триста. Тридцать. Три.

Прозвучало негромкое «шшшшшш», и Антон увидел в ночник, как две крайние фигурки на вышках упали.

– Триста. Тридцать. Три.

Упали две фигурки по центру деревни.

«Началось», подумал Антон…

* * *

Ночь на 20 июня 1755 года. Монокаси.

Капитан Михаил Белецкий, позывной «Ромео».

Как только прозвучала команда от Удава «вперед», головняк рванул к воротам. К этому моменту подгруппа Самума одновременно со снайперами уничтожила ближних часовых. Миша, который был ровесником Хаса, и также как тот, мучился деформирующим артрозом коленных суставов, бежал и думал «да за что ж мне это… нет, чтоб посидеть с пулеметом на пригорочке…». Миша, который был единственным «пиджаком»[74], которого Хас согласился взять в свою группу, и который получил свой позывной за дикую любвеобильность и кобеляж.

Миша, как правило, не слишком любил работать – особенность, которую народная молва приписывает детям «великого народа»[75], хотя от этого самого народа сам Миша постоянно открещивался. Но сейчас он несся на всех парусах вместе с Удавом и Динго к воротам. Чуть сзади легко скользил Салават, который был КМС по триатлону, полиатлону, и еще по паре легкоатлетических дисциплин. Он, казалось, был единственным, кто получал от бега удовольствие.

Удав и Миша подбежали к воротам и, повернувшись лицом друг к другу, взяли руки в крест, чуть расставив ноги и подсев, образовав таким образом «лягушку». Динго подбежал к ним и, встав к ним боком, плюхнулся на четвереньки. Салават, на бегу расстегнувший застежки «плитника»[76], быстро положил автомат, скинул «плитник» и, оставшись в одном поясе, коротко разбежавшись, толкнулся ногой о спину Динго и шагнул на скрещенные руки Удава и Ромео. Те моментально с силой подбросили его вверх.

Салават кошкой взлетел на верх ворот и, сделав выход силой, тут же исчез за ними. Через двадцать секунд ворота распахнусь, и Удав с Мишей тут же ворвались вовнутрь, расходясь «крючком» и контролируя подступы к воротам. Салават, быстро облачившийся в «плитник», вместе с Динго пристроились каждый к своей паре.

– Это Удав. Калитка наша.

– Вперед.

Ромео услышал, как сзади подходят подгруппы Самума и Руссо. Построившись в три штурмовые колонны, офицеры начали движение к центру деревни.

Ночь на 20 июня 1755 года. Монокаси.

Капитан 3 ранга Хасим Хасханов, позывной «Самум».

Пока все шло по плану. Группы зачистили ратушу и тюрьму, из которой приволокли полусонного, заполошного и перепуганного насмерть сидельца, не понимавшего, что происходит и пытавшегося на чистом немецком языке прояснить ситуацию. Сидельца оставили Руссо, который занял круговую на площади и удерживал периметр, пока Самум с Удавом пошли наносить визит вежливости местному бургомистру, судье, а также всем бундесовским олигархам. По дороге Хас в уме напевал: «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро…» Все-таки Винни-Пух не зря мед свой ел, знал, зараза, когда в гости ходить надо…

Зачистки домов прошли без эксцессов, если не считать тумаков, зуботычин и нескольких трупов местных немецких аборигенов. Хас, имевший ассоциативное мышление, в мозгу крутил фразу из мегапопулярного когда-то фильма: «Вы нам, гады, еще за Севастополь ответите…»

За Севас, кстати, предъявить можно было бы. Один из дедушек Хаса, воевавший в морской пехоте в Великую Отечественную, а затем и в Японскую, за Севас предъявлял фрицам аж до самой Праги.

Вскоре подгруппы возвратились, ведя на поводу четырех бедолаг: означенных мэра и судью, а также господ Меркеля и Клингбайля. Меркель, кстати, комплекцией и обрюзглостью лица очень был похож на свою однофамилицу-канцлера начала двадцать первого века, за исключением кое-каких природных отличий, которые, впрочем, в Германии этого самого двадцать первого веке большой роли уже не играли.