Между львом и лилией

Я достал два вампума[102] – вождя неизвестной деревни и Сарангараро – из седельной сумки. Первый мы нашли в сумке Скрэнтона, а второй я с огромным трудом сумел выпросить у старого главы племени. И, как оказалось, не зря – глаза Меркеля широко раскрылись, а лицо расплылось в улыбке.

– Да, это, несомненно, вампумы вождей сасквеханноков – только у них такой узор. Но откуда я знаю, кому именно они принадлежали? Может, это вампумы других вождей?

– Их и оставалось-то всего два. По одному вождю в каждой деревне.

– Может, это вампумы добыты вами в прошлые годы?

– Поезжайте и посмотрите сами, – усмехнулся я. – Но сначала, согласно уговору, заплатите по счету. За две индейские деревни.

– Сначала мы должны проверить…

Меркель пожевал губами, и я добавил:

– Слушайте, вы, скряга! Нас ждет Квинси и генерал Брэддок. Мы уходим дальше на запад. У нас нет времени ждать. Или, – я зло усмехнулся, а Фрейзер подъехал чуть поближе и тоже осклабился, – нам нанести вам визит всем отрядом?

На лице Меркеля отобразилась игра мысли. Чтобы не наводить его на ненужные идеи, я отчеканил:

– Нас с товарищем ждут ровно через три дня. Если мы не вернемся вовремя, то Квинси придет сюда со всеми нашими людьми. Ох, не завидую я вам, если это произойдет!

Хоть на физиономии немца и появился страх, но потеря денег, судя по всему, пугала его больше. Он сказал голосом, в котором еле угадывалась дрожь:

– Могу выплатить вам только деньги за первую деревню, не более того. Про нее мы уже знаем. Половину оговоренной суммы. Остальные деньги – после того, как мы убедимся в том, что второй деревни и в самом деле больше нет.

– Три четверти.

– Хорошо, две трети, – вздохнул старый жмот. – Приходите к вечеру, я приготовлю требуемую сумму.

– Не позже чем в три часа по часам на башне церкви, – ответил я. – Нам еще нужно вовремя отправиться в обратный путь. А ведь еще придется деньги пересчитывать. Зная вас, надо это сделать обязательно. А то ведь снова попробуете нас обмануть. Или вы хотите, чтобы мы опоздали к своим? – сказал я с угрожающими нотками в голосе.

– В четыре. Поймите, мне еще нужно будет поговорить со старейшинами. А еще и палача нужно будет встретить, он вот-вот должен подъехать.

– Палача? А кого вы собираетесь вздернуть?

– Да нет, вешать никого мы не будем. Просто какой-то новый переселенец не хочет возвращать уважаемому герру Клингбайлю долг. И потому он завтра получит сорок плетей. Хотите, оставайтесь, полюбуетесь. Зрелище будет славное. Впрочем, я договорюсь с палачом, чтобы он его не слишком сильно бил – он хороший кузнец и оружейник, и Клингбайль просил его не слишком калечить.

– Так зачем вам все это нужно?

– Он должен знать свое место. А то возомнил о себе невесть что.

Я хмуро посмотрел на него, и мы с Фрейзером сели на лошадей и отправились на площадь, в кабак, располагавшийся в здании под вывеской с шестиконечной звездой[103]. Когда я здесь вкалывал, денег на посещение подобных заведений у меня не было. Теперь же они были.

Внутри кабака было на удивление чисто и уютно. Столы из тсуги, стены, покрытые деревянными панелями, головы оленя, волка и лося, и говорливый хозяин. Еда у немца была довольно грубой, но сытной – жирная свинина, кукуруза и действительно хорошее темное пиво. Готлиб – так звали хозяина – хорошо говорил по-английски, хоть и с сильным немецким акцентом. Почему-то мы ему понравились. Может, потому что заплатили не скупясь, может, потому что старательно нахваливали его пиво, может еще почему. Во всяком случае, он старательно пересказал нам все новые городские сплетни, в том числе и про завтрашнюю экзекуцию.

– Бедный мальчик. Пришел-то он сюда уважаемым человеком. Но когда он услышал про то, что кто-то поубивал недалеко отсюда индейцев, он возмутился, и его арестовали, якобы за долги Клинбайлю. Это один из дружков проклятого Меркеля.

– Ведь этого парня уже судили!

– Да какой это был суд? Комедия одна. Судья-то на довольствии у Меркеля, да и Клингбайль ему заплатит какой-то процент.

– Жалко парня.

– И мне жалко, да что ж поделаешь? Я б давно уехал отсюда, но куда? К англичанам не хочу, а все немецкие поселения здесь под пятой той же шайки. Ладно, господа, хватит об этом – вдруг кто-нибудь услышит, тогда нам всем не поздоровится…

– Хорошо, – сказал я, хотя мне все услышанное совсем не понравилось. – А что еще нового в Монокаси?

– Да почти ничего. Разве что какая-то девушка здесь объявилась. Англичанка, да еще и богатая, – слыхал я, что чуть ли не родственница губернатора Виргинии, к тому же то ли графиня, то ли герцогиня. Ей-то здесь бояться нечего – если с такой что-то и случится, от Монокаси останутся рожки да ножки.

– Герцогиня? – спросил я, не веря своим ушам. Неужто?..

– А вот и она, – шепнул Готтлиб, указывая на дверь.

Я не успел даже обернуться, как меня заключили в объятия, и я услышал любимый голос:

– Томми! Томми Робинсон!! Мой Томми!!!

19 июня 1755 года. Медвежьи горы. Джонатан Оделл, почти что сасквеханнок