— Сам хотел порекомендовать. После потрясений целительный сон вам показан. — Он улыбнулся и отдал безмолвный приказ помощнице. Девушка тут же нашла в его сумке холщовый мешочек и подала лекарю. — Только четко соблюдайте дозу, не больше одной щепотки на кубок. Я ещё дам наставление вашей служанки, она заварит как нужно.
— Не стоит, — поспешно сказала я и выхватила драгоценный мешочек, потом более спокойно добавила: — Повелитель никого не допускает в свои покои, поэтому я сама. Не стоит тревожиться.
— Уверены?
— Поверьте, запарить чай я в состоянии, — и так мило улыбнулась, что все сомнения, отразившиеся морщинками на хмуром лице, разгладились. — И спасибо.
Кажется, один камень с моей души упал, самое страшное позади. Главное — успеть спрятать «зелье», пока Ияр его не обнаружил, и надеяться на скромность и забывчивость лекаря, чтобы ненароком не сболтнул лишнего. Пока взглядом лихорадочно бегала по комнате, выискивая подходящий тайник, лекарь подошёл ближе и велел прилечь.
— Зачем? — насторожилась я.
И только теперь осмысленно посмотрела на медный таз, что поставила помощница возле кровати. Потом на мужчину, протиравшего руки каким-то жутким настоем ржавого цвета, остро пахнувшего спиртом.
— Повелитель велел сделать вам кровопускание, чтобы дурная кровь вышла.
О, здравствуй, средневековье.
— Спасибо, но это лишнее.
— Но повелитель приказал…
— Многоуважаемый… — я осеклась. А ведь ни разу даже не поинтересовалась, как зовут мужчину.
— Лекариус, — подсказал он и улыбнулся.
— Лекарь Лекариус, хочу вас заверить, что дурной крови во мне нет, и чувствую я себя превосходно. Вот сейчас заварю чай и лягу спать. Сон — лучшее лекарство от любых недугов.
И пока мужчина не спорил и не возражал, боясь гнева повелителя, я наскоро закидала тряпки и сверток с инструментами в его сумку, всучила ее в руки, взяла его под локоть и проводила к выходу.
Лекариус все же пытался возражать, но я была настойчива и божилась о своем прекрасном самочувствии, клялась, что если вдруг мне станет хуже, то я незамедлительно сообщу. И только после сотого уверения, что я в полном порядке, Лекариус и его растерянная помощница низко поклонились и, наконец, оставили меня одну.
***
Прошёл день. Я стояла у окна и смотрела на предвечернее небо. На чадящие костры и сизый дым, на многочисленные шатры, укрывающие днём от зноя, а вечером от прохлады. На людей, что с такой высоты казались муравьями, каждому из которых выделялось особая роль, сновавшими по уютному муравейнику. И остро чувствовала щемящую тоску и одиночество.
Вон в том углу готовили мясо на раскаленных камнях, и люди жадно топтались рядом, принюхиваясь к ароматам. В другом были танцы, и музыка изредка доносилась до моего слуха. Красивые девушки кружили на пятачке света от факелов. А чуть впереди кто-то устроил бои. Два силача пытались вытолкнуть друг друга за круг, очерченный пеплом и угольками из костра. Победитель вскидывал руки вверх и гортанно и свирепо верещал, ликуя от победы. И казалось, все так увлечены, что уже забыли о монстрах и вообще каких-либо горестях. И были по-своему счастливы. А что самое главное: они были полезны и кем-то любимы. Жизнь для них продолжалась и несла радость.
Интересно, они поверили в байку Ияра? Или, как Лекарь, при виде меня тоже начнут отрыгивать, как от прокажённой?
Дверь открылась практически бесшумно, и я вздрогнула, когда поняла, что уже не одна, и настойчивое дыхание щекочет шею.
— Ты прогнала лекаря?
— Прости, но расставаться со своей дурной кровью я не намерена.
— Почему ты насмехаешься? — мужчина действительно не понимал, что не так в его щедром предложении.
— Потому что никакое кровопускание не исцелит мне душу.
— А у тебя болит душа?
И взгляд глубокий, пронизывающий. Нет, я не видела его, но ощутила остро. Поёжилась. Стало неуютно, словно за моими мыслями подглядывают.
— Болит… Мне больно от того, что ты думаешь, что я виновница всех твоих бедах.
— А разве это не так? — Грубые мозолистые ладони легли мне на плечи.
— Нет! Если бы ты хотел меня услышать, возможно, всё было бы по-другому.
— Как?
Ияр поспешно развернул меня, и я увидела, как он плохо выглядит. Осунувшееся лицо с тем же оттенком серости, с залёгшими под глаза тенями и впалыми щеками, делавшие скулы еще острее.
— Мы бы могли любить друг друга, создать семью, детей. — Я невесело усмехнулась. — Но ты бежишь от меня, словно от яркого пламени, что пленит, но обжигает.
Лицо мужчины отразило душевные муки, а глаза — вселенскую печаль.
— Завтра всё закончится, на рассвете я признаю в одной из девушек свою солару.
— Рада за тебя… Извини, заранее не поздравляю — плохая примета.
— Опять язвишь.