Между нами горы

Уже почти совсем стемнело, и я недоумевал, что за свет мне привиделся совсем недавно. Эшли лежала справа от меня. Она свалилась с саней, выпала из спального мешка на снег, лежала лицом вниз, стараясь не шевелиться. Ее руки были изодраны и кровоточили, щека раздулась. А потом я увидел ее ногу.

Времени у нас оставалось в обрез, при том, что теперь ее нельзя было двигать.

Лавина швырнула нас к основанию склона. Я утонул в сугробе. Упряжь от саней, судя по всему, спасла мне жизнь, потому что сани, оседлавшие лавину на несколько секунд, уберегли меня от полного поглощения снегом. Потом веревки лопнули, Эшли полетела вниз, как ракета, и врезалась в огромный валун, лежавший у подножия горы с последнего обледенения.

До меня она добралась ползком. У нее снова сломалась нога, причем в этот раз кость пробила кожу и вырисовывалась из-под ткани брюк. У нее был болевой шок, и без болеутоляющих любое движение грозило ей новой потерей сознания.

– Сейчас я вас переверну.

Она кивнула. Я очень старался не сделать ей больно, и все же она издала такой вопль, какой мне еще никогда не приходилось слышать.

Я отполз в сторону и нашел пустые сани. Скомканный спальный мешок остался лежать там, где она с него сползла. Одно одеяло попало под полозья. Все остальное пропало: рюкзак, еда, брезент, бутылки с водой, баллончик для зажигалки, пуховая куртка, снегоступы, мое устройство для добывания огня. Мы остались без огня.

Я расстегнул ее мешок, затащил ее внутрь, застегнул. Ее брюки были мокрыми от крови, снег вокруг тоже пропитался кровью. Я подтянул к ней сани, уложил ее на них, закутал одеялом. При моей попытке разрезать ей штанину и осмотреть ногу она покрутила головой и прошептала:

– Не надо…

После этого она перестала шевелиться. У нее дрожала нижняя губа. Попытка вправить перелом могла бы ее убить. Потеря крови была несильной. Кость сломалась наружу, а не вовнутрь – это был предпочтительный вариант. В противном случае кость пробила бы бедренную артерию и она уже лежала бы мертвой. А вместе с ней и я.

Небо затянулось тучами, снова пошел снег, стремительно темнело.

Наклонившись к Эшли, я прошептал:

– Я пойду за помощью.

Она пошевелила головой.

– Не оставляйте меня.

Я подоткнул под нее спальный мешок.

– Вы с самого начала нашего путешествия пытались от меня избавиться. Наконец-то я выполняю ваше желание.

Она промолчала. Я наклонился еще ниже, обдав ее своим дыханием.

– Слушайте меня внимательно. – Она лежала с плотно зажмуренными глазами. – Эшли! – Она повернула голову. Было видно, как ее пробивают судороги боли. – Я иду за помощью.

Она схватила и стиснула мою руку.

– Вас нельзя беспокоить. Я оставлю с вами Наполеона. Я приведу помощь.

Она еще сильнее сжала мою руку, дрожа от боли.

– Я вернусь, Эшли.

– Обещаете? – спросила она шепотом.

– Обещаю.

Она закрыла глаза и выпустила мою руку. Я поцеловал ее в лоб, потом в губы. Они были теплыми и дрожали, мокрые от крови и слез.

Я положил на нее Наполеона, встал и пошел к дороге. Тучи сгустились, и я не видел, куда она ведет.

Глава 45

Всю свою жизнь я потратил на бег. Что я хорошо освоил, так это умение смотреть на несколько футов вперед. На 4–5 шагов – не более того. Это помогает при беге на длинные дистанции: тебе уже совсем худо, и разбивать расстояние на короткие, посильные отрезки – это все, на что ты еще способен. Кто-то будет утверждать, что важнее смотреть вдаль, сосредоточиваться на финишной ленте, но мне это никогда не удавалось. Мой предел – сфокусироваться на том, что расположено прямо передо мной. Если это получается, то финишная лента никуда не денется.

Вот и теперь я просто передвигал одну ногу, потом другую. Дорога, извиваясь, уходила вниз, змеилась в направлении долины, где мы видели оранжевый свет и дымок. По моей прикидке, мне нужно было преодолеть 25–30 миль; моя скорость в лучшем случае составляла две мили в час. Мне следовало бежать, пока у меня над правым плечом не поднимется солнце.

Я смогу. Или нет?

Да.

Если не сдохну в пути.

Это было бы не так плохо.

А как же Эшли?

Как же Эшли.

Я закрывал глаза, и передо мной оставалась только Эшли. Одна она.

Было то ли 3, то ли 4 часа утра, двадцать восьмой день – кажется. Я тысячу раз падал, тысячу один раз поднимался. Снег превратился в песок, я чувствовал запах и вкус соли. Откуда-то доносился крик чаек. Отец стоял у сторожевой будки с пончиком и с кофе в руках, с недовольной физиономией. Я дотронулся до красного кресла спасателя, выругал про себя отца, развернулся и начал набирать скорость. Пляж растягивался передо мной, и всякий раз, когда мне казалось, что дом уже близко, он таял вдали, а пляж удлинялся, вместо дома возникало какое-нибудь другое событие, мгновение из жизни. Прошлое разыгрывалось перед моими глазами, как в кино.

Помню, как я падал, как полз на локтях, вставал и снова падал. И так без конца.