Между нами горы

Войдя, я застал тебя перед зеркалом в трусиках и бюстгальтере, с пузырьком масла с витамином Е в одной руке. Другой рукой ты уперлась себе в бедро. Сунув мне пузырек, ты сказала:

«Твоя задача до Рождества – следить, чтобы я не покрылась растяжками и чтобы живот у меня не отвис до колен. Лей!»

Ты улеглась на кровать, и я вылил весь пузырек тебе на живот.

«Грубиян!» – крикнула ты.

«Просто я пытаюсь умаслить каждый квадратный дюйм».

«Бен Пейн!»

Я обработал тебе живот, спину, ноги, все тело. Ты покачала головой.

«Я чувствую себя поросенком, смазанным салом».

«И запах соответствующий».

Помню, как ты рассмеялась, а я все продолжал тебя растирать.

В общем, повеселились мы на славу.

Через час, а может, через три, ты, уставившись в потолок и забросив ногу на ногу, спросила: «Ты думал об именах?»

«Еще нет. Я еще в шоке».

Ты сложила руки на животе, поменяла ноги и, покачивая одной ногой, сказала:

«Майкл и Ханна».

У меня что-то щелкнуло в голове. Кусочки пазла сложились идеально.

Я улегся ничком, припал губами к твоему тугому животу и зашептал их имена. Ответом мне были пинок и тычок. С этого момента нас стало четверо.

Может быть, это был переломный момент. Если бы я только мог вернуться и начать все сначала, снова купаться в смехе, в тепле, в сумасшедших мыслях о рождении наших детей, в скользком пахучем масле с витамином Е…

Уверен, что былого мне все равно не превзойти.

Глава 34

Наполеон долго не возвращался, и я уже начал беспокоиться. Когда высохла моя одежда, я взял лук, застегнул куртку и вышел. Ветер дул мне в спину, крутил на льду озера снежные буруны. Я свистнул – ничего. Тогда я поднял воротник и стал подниматься по его следам на бугор, нависавший над озером. Судя по зигзагам, Наполеон кого-то преследовал. Идти по его следам было нелегко, снег уже почти полностью их запорошил. Со второго по счету бугра я наконец увидел его на берегу озера, неподвижно лежащего на красном снегу. Подойдя ближе, я убедился, что эту кричащую окраску приобрел не только снег. Я приготовил стрелу и подошел к нему сзади. Услышав меня, он зарычал, но оглянуться не удосужился. Я описал круг, чтобы оказаться в поле его зрения, оглядел заросли вокруг и тихо произнес:

– Привет, дружище, это я. Ты в порядке?

Он перестал рычать, но отказывался выпускать из лап комок пуха – раньше белый, а теперь красный. Я опустился на колени в нескольких футах от него.

Наполеон оказался не пострадавшей, а атаковавшей стороной. Под ним лежали остатки кролика: две лапки и косточки. Я одобрительно покивал.

– Молодчина! Как насчет того, чтобы найти еще парочку и принести в большой дом?

Он покосился на меня, еще немного погрыз, пожевал, фыркнул и стал облизываться.

– Я тебя не осуждаю. Просто я тоже голоден. – Я выпрямился. – Найдешь дорогу обратно?

Решив, что я подобрался слишком близко, он взял в зубы останки кролика и унес подальше.

– Как хочешь.

На обратном пути я успел поразмыслить. Находясь в тепле, сухости, не опасаясь стихии, мы все же нуждались в пище. А еще нужно было как-то отсюда выбираться, причем срочно. Если сильно разбавлять суп, то его хватило бы еще на сутки. Выходило, что мы нашли всего лишь теплую и сухую могилу.

Я возвращался другой дорогой, не по берегу озера. Несколько раз мне попадались лосиные следы. Один лось был, судя по всему, особенно крупным. Набредал я и на следы кроликов. Их ни с кем не спутаешь из-за их прыжков, лосей – потому, что они очень грузные и глубоко проваливаются в снег.

Мне необходимо было практиковаться в стрельбе из лука, но при этом не забывать, что при промахе стрела зароется в снег так глубоко, что ее уже ни за что не найти. Так я быстро израсходую все стрелы.