— Ключи на столе оставлю, — тихо произнесла Розалия, о существовании которой я уже успела забыть. — Холодильник пустой, я его выключила. Чай вроде был в шкафчике. А нет, так я тебе принесу.
— Не нужно. Не беспокойтесь, тёть Роз. Завтра с утра на рынок схожу.
— Постельное в шкафу, а, впрочем, ты сама знаешь, разберёшься.
Она нерешительно потопталась у входа, потом прошла к столу, села. Я вздохнула, сняла пальто и опустилась на соседний стул, свернув его у себя на коленях.
— Мне бы это письмо раньше найти, — заговорила она. — Да не до того было, крутилась, как могла. Но ты не переживай, похоронили твою тётку как положено. Могилку покажу, как соберешься, так и скажи, сразу сходим. Файка ведь молчала, откуда ж мне было знать. Когда ты пропала, она и в милицию не пошла. У неё один сказ — выросла, не нянька я ей теперь. Полы я за ней помыла, всё честь по чести. Ладно, заговорила я тебя, отдыхай, — опомнилась она. Я и тут смолчала. Протестовать, мол, что вы, сидите, даже из вежливости не могла. Она как будто понимала меня и не требовала слов, потеребила тесьму скатерти, подняла клеенку и сказала: — Вот оно, письмо то. Я его прочла, ты уж извини. А не прочла бы, не нашла тебя.
Я повернула к Розалии голову и увидела в её руке бумажный лист. Обычный, в клеточку, сложенный пополам. Соседка оставила его на столе и ушла, предупредив, что свет у беседки сама погасит. Я прошла в прихожую, определила пальто на вешалку и бросила взгляд на письмо. Позже. Сначала в душ. Меня ещё колотит от прогулки по набережной. Там, откуда я прилетела, ещё лежит снег. Настоящая зима, но, клянусь, она может согревать.
Помывшись, я занялась чемоданом, разложила кое-какие вещи, после были две чашки чая, в полумраке кухни. Наконец, решилась, включила верхний свет и потянула руку к письму.