Я быстро переставляла конечности, опасаясь рухнуть под ноги одного из них и доставить тем дополнительные причины для едкой радости. Они пасовали мной, словно мячом, лениво перекидывая друг другу, постепенно сужая «круг». «Бояться нельзя», — пульсировало у меня в висках, а липкий страх подступал, сдавливая горло. Их лица мелькали, сливаясь в одну рожу, на которой с каждой секундой всё отчетливее проступало блудливое выражение.
— Попалась, птичка. Ну-ну, будь умницей, не брыкайся и дяди тебя не обидят.
Кричи! Заставь, умоли кого-нибудь прийти тебе на помощь. Я судорожно огляделась, пытаясь заглянуть за их спины, окружавшая темнота не порадовала. Набережная светилась, но даже от ближайшей, увешанной огнями «Тортуги» свет доходил слишком слабо, почти не добегал вовсе. Закричать не получалось. Я затравленно уставилась на зеленую пальму, раскинувшую ветки на белой ткани рубахи напротив, и сглотнула. Ко мне потянулись усыпанные темными волосами руки и я, наконец, закричала. Крик вышел сдавленным, каким-то нелепым до неестественного, я набрала в грудь воздуха, рассчитывая заорать громче, пронзительнее и в этот момент получила удар в голову, чушь выше правого уха.
— Заглохни, сука, — скомандовали мне следом, в лицо ударил запах алкоголя.
Слезы, брызнувшие из глаз, как и приказ, не помешали мне закричать снова, теперь уже отчаянней, яростней. Я схлопотала две оплеухи, тыльной стороной тяжелой ладони, и, уже зная, что бесполезно, взмолилась:
— Пожалуйста.
Эти же руки, что и били, сгребли под коленями и закинули на плечо. Я визжала, брыкалась в попытке вырваться, улизнуть, почти получилось свалиться с покатого плеча, но ещё одна пара рук подхватила за голову, а другая вцепился в запястья. Меня понесли за руки, за ноги, как раненного в бою товарища, только не смотря на горящие от ударов щеки и звенящую голову, на бойца я всё же смахивала смутно, тем более раненого. Раненные так себя не ведут, раненные позволяют себя нести, лишь изредка разлепляя глаза и тихо шепча «пить». По крайней мере, в кино обычно так.
— Шевелитесь вы, не то эта дура всё побережье на уши поднимет!
Процессия во главе с командиром спустилась к пляжу. Я и тогда пыталась вырываться, извивалась, кричала, по-моему, даже звала Гордея — а вдруг? Посторонние, если они и были, если и слышали, не захотят вмешаться, люди равнодушны к чужим проблемам. Я получала рукой по губам и четкую команду — заткнись! Следом меня бросили на смесь из песка и гальки, а «командир» недругов ткнул пальцем одному из парней в живот и скомандовал ему:
— Снимай.
Парень, самый молодой из них, стянул футболку, тот, первый, рванул её, раздирая на части. Одну половину заткнул за пояс, вторую смотал в комок. Я попыталась подняться на ноги, но третий толкнул меня, я снова упала, получив увесистый пинок под зад, и заскулила. Жалобно, отчаянно. Мне стало страшно: по-настоящему, до ужаса. Захлебываясь слезами, я успела ещё раз в темноту выкрикнуть «помогите!», до того как кусок чужой футболки оказался у меня во рту. Вторую часть связали узлом на моем затылке, чтобы не выплюнула «кляп».
Тащили они меня долго, раз прерываясь на отдых, небрежно бросив ношу, но и в этот короткий перерыв, сбежать не удалось. Я чувствовала себя добычей, овцой, покачивающейся у охотников на вертеле. Причем охотники, оказались сущие дикари.
Происходящее казалось сном, неожиданно свалившимся кошмаром. И даже когда меня вновь бросили, у кромки дикого пляжа, один из них осматривался, сочтя место надежным для их темных дел, второй хрустел уставшими меня тащить пальцами, даже тогда мне верилось — спасусь. Вот сейчас, ещё минута и происходящее рассеется, как туман, или вот теперь, тот, который говорит, которого они слушают, скажет громко, что они пошутили, просто хотели попугать, и отпустит. А может примчится супергерой, который намнет им бока и раскидает их в разные стороны, накроет мои оголенные ноги плащом и скажет — вы спасены. Или море… может оно сжалится и направит такую огромную волну, что смоет нас, принимая в свои объятья и должно быть тогда я смогу нырнуть, спрятавшись в его темных водах, и уплыть, не оставляя им шансов? Я неплохо плаваю, благодаря Гордею. Господи, хоть что-нибудь.
Под буравящим взглядом главаря, я ползком пятилась назад, считая, что делаю это незаметно, пока не уперлась в укрытый жухлой травой холм. Мужчина с пальмами на рубашке сплюнул, в два шага приблизился и резко дернул меня за ноги. В голове загудело ещё больше, но я не могла позволить себе просто лежать, справляясь с головокружением, я попыталась снова сесть, но упрямая, сильная рука толкнула в грудь.
— Не дергайся!
Ни умоляющий взгляд, ни сумбурное мычание не разжалобили, ничуть. Он скомандовал своим товарищам держать меня и потянулся к ремню. Я зажмурилась и завертела головой — нет, нет, пожалуйста — наивно полагая остановить его или надеясь, что он все-таки исчезнет, когда я вновь распахну веки.