Между небом и асфальтом

Ах! Как замечательно разлетелись коричневые стекла и брызги пива. Ему впору тогда было делать укладку волос, ведь пиво фиксирует и неплохо. Ленка говорила. Только так с подонками, метать бисер перед свиньями занятие, как известно, неблагодарное. Осколки осыпались, как метеориты, или звездный дождь. Почему-то мне тогда так показалось и все в покадровом воспроизведении. Я даже видел, как некоторые стекляшки заскочили ему за шиворот, наверное, левое ощущение. А вот именно так я думал тогда меньше всего.

Второго я зацепить не успел, точнее, протормозил как-то, и лениво стало. Бандерлог рухнул на асфальтовую дорожку, падая, он догнался, ударившись виском о паребрик. Знаете, такой потрепанный временем паребрик с выступающими в неправильной архитектурной композиции во все стороны камнями, львиная часть бетона выкрошилась.

Боже! Я думал, – убил. Его тело было, как мешок, все лицо залито кровью, текло с головы, куртка-ветровка медленно, но стабильно принимала краплаковый тон. Потом он, и это самое жуткое, ненавижу такое, забился в конвульсии. Я чертовски перепугался и, наверное, оттого с розой в руке стал надвигаться на толпу.

– Пошинкую! Черти заповедные, – зашипел я. – Иди сюда, дичь! Я погляжу, какого цвета у вас гнилой ливер. Демонюги, бесы, ну давай, стебанемся, я готов… Слышь, ботва, я «эр» не выговариваю, художник неместный, попишу и уеду, – и все такое понесло из меня, прорвало, у меня бывает, если кто перегнет палку. А эти индейцы шнифты на своего подпеска пилят, а он нижний брейк исполняет. Мышь глумленая, как будто ему в зад всадили паяльник в поисках канифоли, а на грудь нежно положили включенный утюг.

– Ты же замочил его?! – застонал вдруг один из пехоты. – Пацаны, он отмороженный, мы его после вычислим.

И давай к своему «хатхи» подгребать, а сами, гляжу, на измене лютой. И это они мне, пингвины теплотрасные, говорят, что отморозок, во, умора! Правда, у меня мандраж прошел, стало легко. Сам бросил взгляд на это около бордюрное туловище. Смотрю, вроде задышал ровнее, а кровища черными ручьями, что Ниагара, так и поливает. «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца».

– Слышь, – сказал я им. – Опарыши! Вы своему папуасу лепилу покличьте, а то ласты склеит.

После я ушел, а, зайдя за угол дома, даже пробежался, ну его к лешему, контора наедет, встрянешь. Эти пинкертоны исповедь слушать не обучены, упакуют, хоть ты и не при делах. Но тогда я отскочил удачно, а могли просто даже шапками закидать, будь душой покрепче.

Вот когда братва на братву, это да, серьезная сеча. Измену ловишь перед баталией, надо отметить, что куришь одну за одной. Колени трясутся, по спине холодок. Думаешь, сейчас огребусь, и еще думаешь, почему другие чувствуют себя нормально, а ты… да тебя всего колотит, как в лихорадке. Все себя чувствуют почти одинаково и почти все думают, как я. А когда это понимаешь, пытаешься шутить, разряжать обстановку. Это, правда, мало помогает, но выглядишь молодцом, эдакий отважный поцык, не пасующий перед лицом опасности. Подтягиваются враги.

Идешь, стенка на стенку, сердце колотится, словно мощный мотор, приводящий в движение насос, который впрыскивает по венам порции адреналина. Вот-вот выскочит, проломит грудную клетку и выпрыгнет, упадет кусочком алого батиста к ногам, испачкается в пыли, и будет некоторое время поддергиваться.

Начинается бойня, и ты вонзаешься туда, где мелькают кулаки, свистят, разрезая воздух, нунчаки, биты рушатся на голову, плечи, но это уже становится неважно. Тебе попали, как следует всекли и уже не маслает мотор в бешеном ритме, не подкашиваются ноги в коленных суставах, все уже ровно, планка упала, и ты весь в этом проклятом дерби, среди каменных пальм, каменных джунглей. Страх отступил, ты перешел в следующий уровень. Истинно говорил стратег – «Главное ввязаться в бой». А следующий раз все сначала.

Подобные переходящие в битву стрелки возникали по роду моей деятельности части. То отработали по барыгам на чужом месте, то в кабаке кто-то рамсанул, а на стрелу вся братва подтягивается искать справедливости. Нет, другое дело, если вась на вась инцидент. Какой базар, сами стебанулись, сами разошлись краями, а кто не захотел признать поражения и компромисса не искал, того баклана по любому серьезные люди в городе не поддержат. Не один разводящий не полезет в такой замес. Но справедливости ради надо отметить, появляются редкие антиквары, что качают на ровном месте. С таких получать надо и на место ставить.

Как-то мне отзвонил Муха, предложил оттянуться вечером в родном кабаке «Маяк». Он располагался у речного вокзала и своей архитектурой действительно оправдывал название. Тогда наша бригадка работала по колпакам.

Глава 4. Желтый Жигули и Ленусик-Пиккенесик

Есть такой лохотрон, точнее раньше был. Ох, и разводили мы лохов, как после, вся вечно похмельная и обворованная, Россия разводила спирт с музыкальным прозвищем «Рояль»