Между небом и водой (СИ)

– Они ошибаются, посчитав ученика сильнее, чем он есть. Но чтобы наоборот…Таких случаев не было, – он усмехнулся, – трудно не увидеть проявления силы, которая имеется в человеке. Гораздо легче проглядеть ее недостаток. В детстве всё еще так не определенно, что они могут не увидеть врожденное неумение человека контролировать какие-то свои способности. Даже в Школах высшей ступени на третьем году обучения ведется отсев.

– И кого же…

– Сильные средние мыследеи могут многое из того, что и высшие. Поэтому трудно отличить их поначалу. На третьем году это становится возможным.

– Как? – у Найрона запершило в горле.

– Довольно трудное время для учеников, – отец помолчал, – многие не выдерживают и сами уходят в школы средней ступени. Они боятся пройти через испытание, которое должно показать, кто из них действительно высший.

– Оно опасное?

– Бывает, кто-то гибнет. Правда сейчас это происходит все реже, преподаватели изобретают новые способы обеспечить ученикам безопасность.

Моя в тазу посуду, Найрон пытался разобраться в собственных чувствах. Он не мог понять, отчего его так расстроил рассказ отца об отсеве в высших школах. Уж ему, не то чтобы высшая, средняя школа не светит. Наконец, он решил, что просто мысленно поставил себя на место этих учеников. Ведь неприятно осознавать, что поступив в Школу высшей ступени и проучившись там два года, кто-то может быть отсеян. Или еще хуже, может не выдержать и уйти сам. Интересно, – внезапно скакнули мысли в другую сторону, – какой все-таки мыследей Рен? Ведь он так и не спросил его об этом.

Когда сумерки отвоевали у дневного солнца большую часть небосклона, вернулась мама, усталая, но довольная. Быстро и тихо переговорив с отцом, который хоть и продолжал сердиться, но был уже значительно спокойнее, она велела детям ложиться спать. Позже, когда младшие заснули, а папа ушел в спальню, она села на краешек кровати Найрона и прошептала:

– Сынок, завтра нам нужно будет поговорить. Это очень важно, никуда не уходи, успеешь еще с Реном увидеться.

Найрон вздрогнул. Мама даже не догадывается, что днем он оставлял сестру и брата без присмотра.

– Давай сейчас? – умаляющим шепотом предложил он.

– Мне нужно собраться с мыслями. Завтра папа уйдет на работу, и мы прямо с утра поговорим.

Но утром мамы дома не оказалось. Уходя, отец объяснил, что она решила залететь в книжную лавку, так как вспомнила, что они забыли купить Корвину книгу о варангах. Пробормотав, что теперь придется снова лететь к нему в школу, а это путь неблизкий, он выразил надежду, что мама не вспомнит еще о чем-нибудь забытом. Найрон, поняв что папа все еще не в духе, решил спокойно дождаться маму для обещанного ею разговора. Листая книжки и гадая, о чем он может быть, он не заметил, что провел в раздумьях больше двух часов. Люцис с Креей играли на платформе, и Найрон, почувствовав легкое беспокойство, вышел к ним. Оказалось, что вокруг туман. Сквозь мутную дымку можно было разобрать, разве что, ближайшие сферы. Поежившись, он попытался разглядеть что-нибудь в той стороне, откуда обычно летят караваны из города.

– Что ты ищешь? – полюбопытствовала Крея.

– Караван. Мама должна была уже прилететь.

– А какой-то пролетал мимо…- задумчиво проговорил Люцис, – совсем недавно.

– Разве? – дернулся Найрон, с досадой ругнув себя: надо было прислушиваться, туман сильно приглушает звуки.

Следующий час ожидания был самым тоскливым в его девятилетней жизни. Найрон перебрал все причины, которые могли задержать маму, учитывая, что она сама собиралась поговорить с ним о чем-то важном. Но, какую бы причину он себе не называл, все казались несущественными для такой задержки. Найрон устал от напряженного созерцания часовой колбы. Жидкость в ней, казалось, меняла цвет все медленнее и, наконец, вроде бы перестала делать это совсем. Найрон поморгал, граница цветов жидкости милостиво пришла в движение и он понял, что прошел еще час. Где-то рядом с желудком вырос ледяной ком. Мама ни за что не задержалась бы так, не случись что-то…Что-то плохое.

Сжав зубы так, что они заболели, Найрон прошел на плантацию и, спотыкаясь о щупальца и пузыри деревьев, побрел к насестам семейных шворхов. Те спали. Потрепав одного, ярко рыжего, по хохолку, Найрон надел на него сумку и вложил записку для отца. Отстегнув часть рукава, показал сонно моргающему шворху татуировку, и четко проговорил:

– Костяной цех в Одорите. Герг.