Между небом и землей

В кастрюльке уже начинала бурлить вода, и такое же бурление стало захватывать дальние ряды толпы. Девушка снова вздрогнула. Перед собором происходило что-то странное. Кардинал поднял голову.

Два десятка каких-то людей прокладывали себе дорогу в гуще людей. Гул голосов нарастал, то и дело слышались громкие выкрики.

— Пропустите!

Сорок семинаристов не шевелились. Один только Ванго повернул голову, прижавшись щекой и ухом к земле, как делают индейцы апачи. Он видел за первыми рядами зрителей темные силуэты.

Голоса становились разборчивее.

— Что случилось?

— Дайте пройти!

Зрители оробели. Два месяца назад, во время столкновений, на площади Согласия остались десятки погибших и сотни раненых[3].

— Это полиция!.. — крикнула какая-то женщина, стараясь успокоить толпу.

Полицейские явно кого-то искали. Священники пытались утихомирить гомонивших людей.

— Тише… Замолчите!

Пятьдесят девять секунд.

Звонарь, стоя под колоколом, продолжал считать. Он думал о малышке Кларе, обещавшей прийти. Поглядывал на два столовых прибора рядом на ящике. Вслушивался в бульканье воды на спиртовке.

Клирик в белой сутане подошел к кардиналу и что-то шепнул ему на ухо. За ним стоял низенький плотный человек со шляпой в руке. Это был комиссар полиции Булар. Всем было знакомо его лицо: нависшие, как у старого пса, веки, нос кнопочкой и пухлые розовые щеки, а главное, живые, острые зрачки. Огюст Булар. Невозмутимо стоя под апрельским ливнем, он зорко подстерегал малейшее движение молодых людей, простертых на мостовой.

Минута двадцать секунд.

И вдруг один из них встал. Невысокий юноша. Его одеяние насквозь промокло от дождя, по лицу струилась вода. Он развернулся на месте, среди товарищей, по-прежнему недвижно лежавших на мостовой. Со всех сторон из толпы выбрались полицейские в штатском и направились прямо к нему.

Юноша стиснул было кулаки, но тут же уронил руки. В его глазах отражались серые облака.

Комиссар крикнул:

— Ванго Романо?

Молодой человек склонил голову.

В гуще толпы зеленые глаза метались во все стороны, как пара испуганных мотыльков. Что этим людям нужно от Ванго?

И тут юноша встрепенулся. Перешагнув через лежащих, он направился к комиссару. Полицейские медленно двинулись за ним.

На ходу Ванго сорвал с себя белый плащ и остался в черной рясе. Остановившись перед кардиналом, он преклонил колени.

— Простите, отец мой!

— Что ты сделал, Ванго?

— Я не знаю, монсеньор, поверьте мне, умоляю вас. Я не знаю.

Минута пятьдесят.

Старый кардинал тяжело оперся обеими руками на свой посох. Он налег на него всем телом, его рука и плечо приникли к деревянной позолоченной верхушке, как плющ к древесному стволу. Кардинал печально огляделся. Он знал по имени каждого из сорока юных послушников.

— Я тебе верю, мой мальчик, но боюсь, что только я один и верю.

— Это уже много, если вы мне и вправду верите.

— Много, но недостаточно, — прошептал кардинал.

И он был прав. Булар и его подчиненные уже стояли в нескольких шагах от них.

— Простите меня! — снова умоляюще попросил Ванго.

— Что же я должен тебе простить, если ты не сделал ничего дурного?

В тот миг, когда комиссар Булар подошел вплотную и схватил Ванго за плечо, юноша ответил кардиналу:

— Вот что вы должны мне простить…

Он стиснул, как клещами, запястье комиссара, вскочил на ноги, рывком заломил ему руку за спину и отшвырнул в сторону, на одного из полицейских.

Потом, в несколько прыжков, увернулся еще от двоих, которые бросились на него. Третий поднял было револьвер.

— Не стрелять! — рявкнул комиссар, все еще лежавший на земле.

Толпа разразилась громкими воплями, но кардинал одним взмахом руки утихомирил ее.

Ванго стремительно взбежал по ступеням трибуны. Стайка мальчиков-певчих с криками рассыпалась на его пути. Полицейские словно угодили на школьный двор: куда ни поверни, они спотыкались о ребенка или получали под дых удар чьей-нибудь белокурой головки. Булар крикнул кардиналу:

— Велите им убраться! Кому они подчиняются?

Кардинал, страшно довольный, воздел палец к небу:

— Одному только Богу, господин комиссар.

Две минуты тридцать секунд.

Ванго подбежал к центральному порталу собора. И увидел невысокую пухленькую, смертельно бледную женщину; она скрылась за тяжелой створкой, которую захлопнула прямо перед его носом. Ванго бросился к двери, замолотил по ней кулаками.

Изнутри послышался скрип задвинутого засова.

— Откройте! — крикнул Ванго. — Откройте же мне!

Дрожащий голос ответил:

— Я знала, что не должна… Я сожалею… Я ничего плохого не хотела. Это всё звонарь — он назначил мне свидание.

Женщина за дверью плакала.

— Откройте, — повторил Ванго. — Я не понимаю, о чем вы говорите. Я только прошу открыть.

— Он был такой любезный… Пожалуйста… Меня зовут Клара. Я честная девушка.

Ванго слышал за спиной голоса полицейских. У него подкашивались ноги.

— Мадемуазель, я вас ни в чем не обвиняю. Мне просто нужна ваша помощь. Отоприте дверь!

— Нет… Не могу… Я боюсь.

Ванго обернулся.

Перед ним, от края до края резного каменного портала, полукругом стояли десять полицейских.

— Не двигаться! — приказал один из них.