Между никогда и навечно (ЛП)

— Хорошо, делаем двухчасовой перерыв на обед, а потом попробуем успеть снять следующую сцену до захода солнца.

Режиссер, Карен Эванс, обращается к нам со своего места рядом с одной из больших камер. Она что-то читает на планшете, хмурит брови, ее длинные седые волосы сейчас собраны в пучок на макушке. Весь день она давала мне указания и подбадривала, но я не могу не чувствовать ее разочарования во мне.

Я восхищалась Карен с тех пор, как приняла предложение сняться в фильме и поискала о ней информацию в Интернете. В пятьдесят один год она является одним из самых титулованных и уважаемых режиссеров Голливуда. Ее самый первый фильм стоил четыре тысячи долларов, длился двенадцать минут и получил специальную награду жюри на фестивале «Сандэнс». На тот момент ей было двадцать восемь.

Я ее чертовски обожаю. По большей части я так стараюсь сделать все правильно потому, что не хочу облажаться по-королевски перед Карен Эванс. В присутствии такой значимой фигуры мне нужно приложить максимум усилий.

Словно по сигналу, подъезжает гольф-кар Дакоты, откуда она машет мне рукой. Рыжий забрал Зиггс в трейлер несколько часов назад, так что его нигде не видно. Бросив последний взгляд на Карен, направляюсь к ожидающему меня трансферу.

— На съемочной площадке говорят, что ты не отстой, — объявляет Дакота, когда я плюхаюсь на пассажирское сиденье. Я тут же оживляюсь.

— Кто говорит?

— Другие ассистенты, один из звукорежиссеров и практически все статисты.

Я оглядываюсь через плечо. В массовке сейчас задействовано около пятидесяти человек. Ни с одним из них я не разговаривала, как и они со мной. Однако за мной наблюдали.

— Им можно верить? — подозрительно спрашиваю я, и Дакота смеется.

— Статисты могут быть немного ослеплены твоим звездным статусом, но работникам съемочной площадки верить можно. Для них ты просто еще одна актриса. Во всяком случае, они более критичны. Даже немного придирчивы. То, что ты получила хорошие отзывы после своей первой сцены? Это очень добрый знак.

Я вздыхаю с облегчением и посылаю ей улыбку.

— Спасибо, что сказала мне.

— Конечно, — щебечет она, а затем ухмыляется. — Однако не расслабляйся и не бездельничай. Их благосклонность легко потерять.

Я улыбаюсь и киваю.

— Поняла.

Когда в поле зрения появляется мой трейлер, Рыжий стоит на своем посту у двери, скрестив руки, а Зигги лежит у его ног. На Рыжем темные очки, и он неподвижен, как статуя. Очень пугающий.

— Он разговаривает? — спрашивает Дакота.

— Иногда, — криво ухмыляюсь я. — Обычно отчитывает меня за какую-нибудь глупость.

Она мычит, и я замечаю, что гольф-кар замедляет ход, но она не сводит глаз с Рыжего.

— Сколько ему лет?

Я кошусь на нее.

— А что?

Она пожимает плечами и ухмыляется.

— Я придерживаюсь правила не спать с ровесниками моего отца или кем-то старше.

— Сколько лет твоему отцу? — спрашиваю я со смехом.

— Пятьдесят два.

— Ты в безопасности, — шепчу я, но когда мы подъезжаем к трейлеру, я громко обращаюсь к Рыжему. — Эй, Рыжий, сколько тебе лет?

Одна темная бровь над зеркальными очками приподнимается.

— Ты знаешь, сколько мне лет, — невозмутимо говорит он.

— Ответь, сделай милость.

— Сорок пять.

Я с улыбкой перевожу взгляд с Рыжего на Дакоту и обратно.

— Спасибо.

Я слезаю с пассажирского сиденья, и Дакота сообщает мне, что вернется ровно через час и пятьдесят три минуты, после чего уезжает заниматься тем, что она занимается, когда не возит меня. Я наклоняюсь к Зиггс и глажу ее, и она радостно виляет всем телом, а затем иду в свой новый трейлер.

На прилавке стоит пластиковый поднос, который, по словам Рыжего, доставили за несколько минут до моего прибытия, и, открыв его, я обнаруживаю аппетитные сэндвичи, чипсы и фрукты. Взгромоздившись на один из барных стульев, хватаю половину сэндвича и откусываю.

— Как прошли твои первые шесть часов в роли актрисы? — спрашивает Рыжий, когда я пододвигаю ему поднос, чтобы он взял сэндвич.

— Хорошо, — отвечаю я, жуя. Поразмыслив и проглотив, добавляю: — По словам Дакоты, люди не считают меня отстойной.

Рыжий хмыкает и кивает. К такого рода комплименту от него я уже привыкла.

Я открываю рот, чтобы спросить его, не хочет ли он пробежаться со мной по сценарию, хотя я вызубрила реплики до такой степени, что могу произнести их во сне, когда в дверь стучат. Рыжий поворачивается и открывает ее, приветствуя посетителя своим низким устрашающим голосом.

— Я могу вам помочь? — ворчит он, и я сдерживаю смех.

Ожидаю услышать голос Дакоты, или, может быть, Татум или Пакса, так как мне сказали, что они захотят подправить мне прическу и макияж перед продолжением съемок, но вместо этого в шоке слышу новый, но знакомый голосок.

Бриннли.

— Здравствуйте, сэр. Я хотела бы поговорить с Сав Лавлесс, пожалуйста.

Мои губы подрагивают от смеха, слыша, насколько взросло она говорит. Как маленькая тридцатилетняя женщина в теле семилетки (и три четверти). Со своего места мне ее не видно, но я могу представить. Бьюсь об заклад, она держится все так же прямо и бесстрашно, как и раньше.

— Что вам нужно от мисс Лавлесс? — гудит Рыжий, и я хихикаю в свой сэндвич.