Между никогда и навечно

Бринн кивает, поворачивается и бежит по коридору. Я иду следом, на этот раз не отрывая глаз от пола. Она поворачивает за угол и открывает дверь, и мы входим в помещение, похоже, со звукоизоляцией. Там пусто, за исключением зоны со стеклянными перегородками идеального размера для записывающего и микшерного оборудования. Я моргаю, когда на меня снисходит озарение.

— Как ты назвала эту комнату?

Брин плюхается на пол и скрещивает ноги в лодыжках.

— Папа называет ее музыкальной комнатой. — Я молча смотрю на нее, а она шевелит бровями. — Ладно, эм, начнем?

Я мотаю головой, чтобы разогнать туман в голове. Музыкальная комната. Почему Леви оборудовал музыкальную комнату — которая очень похожа на студию звукозаписи — в доме, который он построил для своей жены и ребенка?

Все еще в тумане сажусь рядом с Бринн, затем достаю из кармана телефон, чтобы проверить, сколько времени у нас осталось до завершения обеденного перерыва. Но вместо этого отвлекаюсь два пропущенных звонка и смс. Один пропущенный звонок и голосовая почта от Хаммонда (фу-у-у), другой пропущенный звонок и сообщение от Мэйбл. Сначала я открываю сообщение Мэйбл.

Мэйбс: Привет, перезвони мне, прежде чем говорить с Хэмом. Перезвони мне до того, как прослушаешь его голосовушку. Лейбл в ярости. Я расскажу подробно, чтобы ты не надрала ему задницу и не нарвалась на неприятности.

Я прищуриваюсь, глядя на экран, и поджимаю губы. Даже не знаю, что на этот раз сделала не так. Я вела себя наилучшим образом. Какого черта задумал Хаммонд?

Я: Насколько я в беде?

Мэйбс: Ненамного. Просто позвони мне, прежде чем говорить с Хэмом. Я объясню.

Вмешательство Мэйбл согревает сердце больше, чем леденящие кровь игры Хаммонда. Она присматривает за группой, но также и за мной. Я все еще чувствую себя частью группы и откладываю это чувство на потом. Несмотря на раздражение, я с улыбкой печатаю сообщение, где благодарю ее и уведомляю, что снимаюсь допоздна, но позвоню ей, как только выдастся свободная минутка, а потом засовываю телефон обратно в карман.

— Ладно, Босс, до возобновления съемок у нас примерно сорок пять минут. Начнем первый урок.

Я говорю Бринн сесть, разместить гитару на коленях, и показываю, как правильно ее держать, затем сажусь напротив и повторяю ее положение. Рассказываю, как считать струны и лады, показываю правильное расположение пальцев на нескольких аккордах. Она идеальная ученица и во всех отношениях дочь Леви в том, как внимательно она слушает и как безупречно выполняет каждое мое указание. Широкая улыбка, которая расцветает на ее лице каждый раз, когда ее бренчание получается созвучным моему, полна радости, и я чувствую, что заново переживаю важную часть своей жизни, о которой забыла.

Учиться игре на гитаре было захватывающе. Мой первый вкус свободы. Контроля. Моя первая здоровая отдушина, похожая на вышедшее из тьмы детства солнце. Вы постоянно слышите такие слова от музыкантов, и они могут показаться банальными, но это одно из самых верных утверждений, которые когда-либо слетали с моих уст — музыка спасла мне жизнь. Дала мне цель и направление. Все остальное, что пришло с ней, привело к моей гибели.

Если бы я могла взять музыку и оставить позади все остальное, я была бы готова жить. Я просто не понимаю, как это сделать.

— Как я справляюсь? — спрашивает Бринн, когда мы заканчиваем.

— Ты все делала отлично. Я считаю, что у тебя прирожденный талант.

— Правда? — Ее глаза расширяются, и она слегка подпрыгивает на носочках. — Думаете, я смогу играть так же хорошо, как и вы?

Я улыбаюсь и честно отвечаю:

— Даже лучше, Босс.

Я выхожу за Бринн из музыкальной комнаты и иду по коридору в приподнятом после урока музыки настроении. Моя походка легка, несмотря на тяжесть двух акустических гитар, и мое внимание больше не приковано к полу из страха наткнуться на что-то, чего я не должна увидеть.

А потом я жалею об этом.

Бринн поворачивает к столовой, и я останавливаюсь при виде большой картины на стене. Во рту пересыхает, сердце останавливается, а глаза щиплет. Я смотрю на нее, не моргая.

— О, это мама, папа и я.

Голос Бринн доносится откуда-то сбоку, и краем глаза я замечаю движение, когда она возвращается и встает рядом со мной. Но я не отрываю глаз от семейного портрета. Не могу. Их будто приковало. Я могу умереть здесь, глядя на этот холст, и сейчас тот самый момент, когда я беспокоюсь, что попала в ад.

Я рассматриваю изображение, и хотя мне больно, взгляда не отвожу. Нездоровый интерес и склонность к самосаботажу выступают против меня единым фронтом, и я чуть не валюсь с ног от силы удара.

— Это… — я пытаюсь прочистить пересохшее горло и сформировать вопрос онемевшим языком. Сглатываю и облизываю губы, прежде чем повторить попытку. — Это их свадьба?

Ответ я знаю. Он очевиден. Леви в смокинге, а Джулианна в дорогом белом свадебном платье. В руках у нее великолепный букет. Ему соответствует его бутоньерка. Я знала, что они женаты. Леви до сих пор носит кольцо. Не это затуманило разум и вызвало нервозность.

Бринн — вот, что сбивает с толку.