Чувство вины возобладало над здравым смыслом, и я приехал в студию. Даже песен не знал: я выучил их по дороге. Когда я приехал, то спросил, будем ли мы репетировать, а он сказал: «Нет, чувак, ты всё выучил. Пойдем покурим». Мы выкурили пару косяков и сыграли вживую, даже без саундчека – что было полным безумием, – но мне удалось поймать волну, и получилось здорово. Я почувствовал себя непобедимым. Независимо от того, как я ощущаю себя
Примерно тогда же со мной связался Лил Уэйн и сказал: «Привет, я записываю рок-альбом и хочу, чтобы ты в нем сыграл». Только он не знал, что у меня сломана рука. Ко мне пришел его продюсер, чтобы послушать, как я сыграю под его материал, и мне пришлось ему сказать: «У меня рука сломана, чувак, я не могу играть как следует. Еще до того, как ее сломать, я работал над парой треков. Почему бы вам не взять их и не сделать из них что-нибудь, что захочется?»
Когда +44 поехали с гастролями в Амстердам, Пэрис тоже полетела на концерт и взяла с собой Ким Кардашьян. Ким тогда занималась организацией чужих гардеробов и работала помощницей Пэрис по части одежды.
Она брала ее покупки, распаковывала и развешивала новые наряды в гардеробной так, чтобы Пэрис было легко их найти. Мы зарегистрировались в отеле, взяли напрокат велосипеды и стали кататься по Амстердаму, как все делают. Там были я, Лил Крис, мой техник Дэниел, Пэрис и Ким.Затем мы пошли в кофейню и хорошенько заторчали. После этого мы заехали в бар абсента, а потом в квартал красных фонарей. Пэрис и Ким всё время фотографировали девушек, которые там работали, а так как весь район контролируют Ангелы ада, то раза три или четыре к нам подходил какой-нибудь здоровенный байкер и просил перестать фотографировать. Мы веселились и катались на велосипедах по всему Амстердаму. Куда бы мы ни отправились, за нами повсюду следовала стайка папарацци, но меня это мало заботило. Мне было хорошо, и я был только рад, если мир об этом узнает. Я всё время тайком поглядывал на Ким и говорил Лил Крису: «Мне всё равно, занимается она гардеробами или чем-то другим, – она чертовски горячая».
Через четыре месяца после того, как я сломал руку, я вернулся в Лос-Анджелес. У нас была небольшая передышка, а потом мы поехали на гастроли по Европе и Японии. Я пошел к врачу, чтобы посмотреть, как заживает рука. Доктор сделал рентген и сказал: «Она не заживает».
Я испугался. Я перестал чувствовать себя Суперменом и стал волноваться, что
Когда мы были в Париже, я позвонил Марку в номер в час ночи и сказал: «Чувак, я думаю, мне нужно домой». Я признался, что мне становится плохо от таблеток и состояние у меня нестабильное. Марк, как всегда, меня прикрыл. Он по-настоящему поддерживал меня, когда мне пришлось через всё это пройти. Он дал свое благословение на возвращение домой, и вместо меня с ними играл мой друг Джил. Я стал падать куда-то в темноту, и мне нужно было побыть с детьми. Всё плохое, что я с собой делал, теперь возвращалось бумерангом: думаю, я находился на грани самоубийства.
Трэвис принимал много таблеток, и это не делало его счастливым. Ему нужно было вернуться домой, а я, конечно, хочу, чтобы мой друг был здоров, поэтому нужно поддерживать людей, которые тебе небезразличны. Я всегда наблюдал, как Трэвис делает выбор в пользу того, кем хочет быть, и придерживается этого выбора.
Когда он захотел бросить курить сигареты, то бросил, и это не было для него проблемой. Когда он захотел бросить пить, то бросил, и это не было проблемой. Он принимал много таблеток, но я не видел в этом опасности – такова природа зависимости: ее скрываешь от окружающих.