– Все, разговоры на вольные темы закончились! – Для убедительности Смыков топнул ногой. – Оцениваю все ваши жизни в мешок бдолаха. Пока кто-нибудь сбегает за ним, остальные будут дожидаться здесь. Срок на все дела – десять минут.
– А после нас, значит, как этих… – бывший председатель колхоза, а ныне сотник каиновой рати Михаил Федорович Грибов кивнул на мертвецов, устилавших площадь, – на смертные муки и поругание?
– Вполне вероятно. Если через десять минут бдолах не будет здесь… А в положительном случае амнистирую.
– Обещаете?
– Ишь ты! – усмехнулся Смыков. – Много хочешь, рогатый. Не обещаю, а подаю надежду. Разве мало?
– Ладно, быть по сему! – Аггел нахлобучил колпак на голову. – Но только мешка бдолаха у нас нет. Мы за все время столько не добыли.
– А сколько есть? – насторожился Смыков.
– С килограмм, наверное, наберется… Или чуть побольше… Борис, сколько? – обратился он к стоявшему рядом соратнику, имевшему вид скорее школьного учителя, чем адепта людоедской религии.
– Кило двести сорок грамм, – ответил тот флегматично. – И в перегонном кубе еще грамм пятьдесят можно наскрести.
– А не врете, голуби? – Смыков окинул аггелов испытующим взглядом.
– Если не доверяете нам, можете своего человека для контроля послать, – обиделся Грибов. – Да и не станет Борис Михайлович врать. Он в Госбанке раньше служил. При нем кассиры копейку утаить боялись. Почетные грамоты от центрального правления имел.
– Если вы ему так доверяете, пусть идет за бдолахом.
– Э, нет… – на лице Грибова промелькнула хитроватая ухмылка. – Тут дела разные. Деньги одно, а жизнь другое. Трусоват он маленько. Ты, Борис Михайлович, на правду не обижайся… Для такого мероприятия отчаянный человек нужен. Чтоб от смерти уйдя, мог назад к ней вернуться… Меня пошлите.
– У дружков своих спрашивайте. – Смыков принял классическую позу Понтия Пилата, только что умывшего свои руки. – Если какая накладка выйдет, им за вас отвечать придется. И не карманом, а головой.
Собравшись в кружок, аггелы принялись тихо совещаться о чем-то. Похоже, кандидатура сотника Грибова идеальной тоже не считалась. В конце концов они пришли-таки к общему соглашению и вновь выстроились в линию, словно осужденные перед расстрелом.
– Ну все, договорились! Отпускают они меня! – объявил Грибов с заметным облегчением. – Постараюсь за десять минут управиться. Но на всякий случай пару минуток еще накиньте… Кончать их как предполагаете, всех вместе или поочередно?
– Там видно будет.
– Если поочередно, то с этого крысенка начинайте, – он кивнул на Оську, продолжавшего пребывать в состоянии ступора. – Побежал я… Засекайте время.
Несмотря на свой далеко не юный возраст и солидную комплекцию, Грибов довольно резво нырнул в боковую улицу, и вскоре стук его башмаков утих вдали.
– Давайте помозгуем, какую он нам подлянку может устроить, – сказал Зяблик, не спуская пленных аггелов с мушки. – Я этим рогатым ни на грош не верю… Вон, живой пример перед вами… Стоит, полные штаны наложивши… В-вояка…
– Нет, бдолах они нам отдают без звука, – сказал Смыков уверенно. – Тут никаких сомнений быть не может. Такого добра они в Эдеме целый воз накосят… Но отпускать нас вот так запросто, конечно, не отпустят. По следу пойдут тайком, как шакалы. Чтоб из-за угла напасть, внезапно.
– Укокать их всех, что ли, предлагаешь? – равнодушно осведомился Зяблик.
– Решение напрашивается само собой.
– Смыков! – возмутилась Верка. – Ты же слово давал!
– Ошибаетесь, Вера Ивановна. Не слово, а только надежду. Вот пусть она вместе с ними и умрет.
– Это еще хуже! Садизм какой-то! Дать надежду, а потом обмануть.
– Разве аггелы свое слово держат? – перешел в атаку Смыков. – Мало вам от них в плену досталось? Забыли, как они всех вас на кол хотели посадить?
– Так ведь это они, Смыков! Они братоубийце поклоняются. Который вдобавок ко всему и Бога потом хотел обмануть. Для них ложь в порядке вещей. Нам-то зачем с них пример брать?
– Ты, Верка, в диалектике слабо разбираешься, – ухмыльнулся Зяблик. – Не в пример Смыкову. Закон отрицания отрицания забыла. Если мы сейчас аггелам отрицания не устроим, они нас потом с большим удовольствием под него подведут.
– Лева, ну хоть ты вмешайся! – Верка пихнула Цыпфа, все это время пребывавшего в тягостном молчании. – Нельзя же так! Пусть они будут аггелами, пусть шакалами, но мы-то себя людьми считаем! Ведь договорились! Ведь обещали!
– Честно сказать, я и сам не знаю, кем являюсь в данный момент… – речь Цыпфа уже не была такой гладкой, как обычно. – Со временем, конечно, все это будет оценено беспристрастно… Но сейчас… Может ли человек, одним взмахом руки уничтоживший такое количество себе подобных, оставаться прежним человеком? Или он переходит на качественно иную ступень развития?
– Ну началось! – Смыков возвел глаза к небу. – Конечно, переходит. Но, заметьте, на более высокую. Кто бы нынче помнил об Александре Македонском или Тимуре, если бы они в свое время такую прорву люден не положили.